RETROPORTAL.ru
© 2002 – гг.
Каталог музыкальных сайтов
Видеоархив «Retroportal.ru»
Эксклюзивные интервью
Новости сайта: @RETROportalRU
ПОДДЕРЖАТЬ САЙТ

Ваши отзывы, предложения, замечания пишите на электронную почту: автору сайта Виталию Васильевичу Гапоненко.

При цитировании информации, опубликованной на сайте, размещение активной ссылки или баннера «RETROPORTAL.ru» ОБЯЗАТЕЛЬНО!

Карта сайта Подробно о сайте Яндекс.Метрика      © RETROPORTAL.ru     2002 – гг.



Навигация по архиву:

Поиск по архиву:

Выпуски передачи:

Сообщество «ВКонтакте»:

«Встреча с песней»

Веб-архив радиопередачи

Интервью Виктора Татарского Дмитрию Шеварову


Это интервью было записано журналистом Дмитрием Геннадьевичем Шеваровым 15 октября 2014 года на диктофон в гостях у Виктора Витальевича Татарского, в его квартире на Арбате. Беседа за чашкой чая... Её аудиозапись и дословная расшифровка опубликованы в веб-архиве «Встречи с песней» в январе 2024 года, в канун 57-летия со дня первого эфира легендарной «Встречи...»


Дом, в котором жил Виктор Татарский. Москва, Арбат, 30 (фото Д.Г. Шеварова)

- Говорят «случайные встречи». С годами мы понимаем, что случайных-то встреч не бывает. Встречи с какими людьми Вы считаете сейчас в высшей степени не случайными, определившими очень многое в вашей судьбе?

- Ну это... слишком, так сказать, «сурьёзное»... Я бы не сказал, что определивший в моей судьбе... Ну, уж в какой-то степени Валерий Михайлович Бебутов - режиссёр, соратник Мейерхольда, который стал одним из мужей моей матери. Одним, потому что у матушки было три или четыре мужа за всю её длительную жизнь... И вот именно на этот период попало моё становление просто... ну, хулиганское... мальчишки, арбатского мальчишки, когда меня перевезли из Ленинграда после блокады в Москву в 1947, что ли, году, я уже сразу застал Валерия Михайловича. Он был с нами до конца своих дней, до 1961 года. Вероятно, то, что я занялся тем, чем я занялся в итоге, в какой-то степени могло повлиять присутствие в доме Валерия Михайловича постоянно, хотя на меня повлиять было очень трудно. Это и руководство моё потом говорило на радио: «Ну, вы же неуправляемый» или «он там неуправляемый». Вот это «неуправляемый» я слышал много раз и, конечно, так же было и в доме. Потому что я хулиганничал, меня приводила милиция с Собачьей площадки - «Где живёшь мальчишка гадкий? На Собачьевой площадке»1. Так вот, это со мной и было. И Валерий Михайлович очень действовал как-то... совершенно никакой не педагог... своим присутствием, своей интеллигентность в высшей степени... Ой!.. Конечно, это всё в какой-то степени повлияло. Пожалуй, если говорить о том, что, кто из людей вообще на меня повлиял, то это, пожалуй, вот этот период, то есть, с моих, там, восьми до восемнадцати-двадцати лет.

- Период, когда формируется человек, его интересы...

- Да. Конечно.

- В Дом пионеров, я забыл, как Вы попали... кто привёл Вас?

- А в Дом пионеров меня привела вожатая из пионерского лагеря, где я отдыхал, куда меня «сослали» на три смены. Маша, я помню её...

Виктор Татарский в детские годы

- То есть, Валерий Михайлович не имел к этому отношения?

- Нет, никакого, нет-нет...

- То есть, и в этом Вы были самостоятельны.

- Абсолютно. Там интересно было дальше. Маша привела меня... Видимо, я там уже во время пребывания в пионерском лагере себя проявлял, хотя я ещё, по-моему, текстов никаких не знал, а может уже и знал что-то. И, во всяком случае, она заметила это, пришла к нам домой и матушке сказала, что вы не будете возражать, если я Виктора отведу в московский Дом пионеров? Это переулок Стопани. Тогда он назывался просто скромно «Дом пионеров», не «дворец», как сейчас, нынче. Вот. Это замечательное было место рядом с метро Кировская. И вот там мы встретились - Лёня Нечаев, Серёжа Никоненко, ну... там и Наташа Гундарева была...

- Позднее уже немножко...

- ...в разное время. А с ними мы дружили и в одно время... Кстати, насчёт Валерия Михайловича. Уже, когда был поставлен спектакль на третий и четвёртый год занятий в Доме пионеров, я ему предложил посмотреть спектакль «Юность отцов» по Борису Горбатову, где я играл отца героини. И он пришёл. Один. Посмотрел. И, в общем, потом ничего особенного не сказал, но по лицу и по каким-то междометиям я понял, что ничего, ничего, можно...

- ...что Вам это не противопоказано...

- Да, можно. Да. Вот так.

- А вот эта пионервожатая была просто школьная...

- Вожатая в лагере.

- То есть, она к театру отношения не имела?

- Нет. Она что-то увидела, что-то почувствовала, да.

- Трудно найти, во всяком случае, для меня другого актёра, который бы столь явно опровергал бы все расхожие представления о «служителе Мельпомены». Вы всегда избегали публичности вне сцены. Вы от природы немногословны, замкнуты, сосредоточены и чужды всякой богемности. А все радости актёрской профессии: известность, слава, поклонники - это для Вас скорее досадные издержки ремесла...

- Ну, я не очень-то на себе это ощущал, честно говоря, мне кажется, это всё... Ну, разве что по телефону, когда по голосу узнавали... в прошлом веке таксисты, например, то есть, диспетчер такси...

- Но я правильно понимаю, что это досадные издержки ремесла, скорее?..

- Нет. Ну это ничего страшного, меня это не преследовало...

- А в чём же для вас призвание актёра и счастье его ремесла, в чём же? Многие находят счастье именно в этих внешних вещах, а в чём для Вас, в какие моменты Вы были и есть счастливы?

- Ну... я, начавший свою жизнь с ленинградской блокады в нашей великой стране, особого счастья никогда не испытывал, прямо скажу. Потом, я всегда был один. Я и после школы сразу уехал в театр работать, мальчишкой совсем, после десятого класса. Потом вернулся и уехал в Мурманск работать на телевидении и радио. И это одиночество сплошное - какое счастье?!

Виктор Витальевич Татарский в городе Мурманск у радиоприёмника «Балтика» слушает свою передачу, 1960 год

- То есть, для Вас это понятие слишком пафосное?

- Слишком пафосное. Что касается профессии, Вы спросили...

- Ну, радость тогда...

- ...это точное попадание в материал, в котором ты можешь себя наилучшим образом проявить. Это очень важно и этого я придерживаюсь до сих пор. О счастье говорить мы здесь не будем, но это, с точки зрения профессии, очень важно - чтоб ты делал то, что тебе свойственно, что тебе ближе всего. Это касается актёрских работ в первую очередь, когда я выходил один на один с залом. Вот. И находился там...

- Ну вот, кстати, ваши актёрские...

- ...и находился там два - два с половиной часа, а бывала и «татарская декада»2, когда это шло десять дней, я читал разные программы. Сейчас вообще представить себе невозможно! Разные программы, обилие текстов в голове. Но это всё было моё, мной выбранное, никто это мне... Поэтому вот этому я до сих пор следую: делать только то, что тебе самому...

- Мне кажется, что ваши актёрские программы известны куда меньше, чем «Встреча...», и это мне кажется несправедливым. Вы в интервью говорили и сейчас сказали, что, собственно, то, что Вы делаете, это Театр одного актёра и только в таком театре Вы можете работать. А когда Вы это поняли, что вот только такой театр вам интересен?

- Ну, это когда я побывал один год в большом профессиональном театре, это был Астраханский театр имени Кирова. Один год я там побегал, был в массовке и понял, что мне это не нужно - такого театра не нужно. Я там растворялся, никто там мной особо не занимался. Зачем они меня взяли, я тоже ещё не понимал, ещё не окончив театральный институт. Я сказал себе: нет, такой театр нам не нужен. Режиссёры... зависимость от их жён, от главных режиссёров, просто режиссёров, народных, заслуженных... мне это всё очень не понравилось. Ну и, кроме всего прочего, театр этот никак меня не проявил и не дал мне ничего сделать. Я подумал: нет, пока не поздно, когда... то есть, поступлю в институт, я буду поступать... Поступлю в театральный, закончу его, но в театр я не пойду. Таким образом и возник Театр одного актёра.

- А тогда не было распределения разве?

- Нет, нет, нет, не было.

- Вы могли сами распоряжаться?

- В театральном вообще не бывает никаких распределений.

- Ну, понятно... А этот путь Вам кто подсказал, альтернативный путь вот этот...

- Никто не подсказал.

- ...что можно обойтись без театра, без... в общепринятом смысле?

- Да нет! Но это внутреннее ощущение самого себя, что я тут не нужен, мне ни к чему, вот и всё. А что касается, вы сказали, что менее известен по актёрским работам, но это как сказать. У меня всегда были полные залы, и я ушёл-то со сцены на полном зале, в Доме журналиста, в частности, читая довольно сложную программу «Дом на набережной», по-моему, шло это, эта работа. Просто мне надоело это, и я сказал себе: всё, хватит. А надоело просто потому, что стало уже доступна всем всякая литература - пойди и купи, чего там. Если бы я был пианистом, я бы до конца дней работал бы над техникой, а здесь... ну, вот так. Поэтому...

- Кстати, по-моему, это вы мне говорили, что книга - это ноты, которые надо сыграть.

- Ну, конечно. Да... И надо, чтобы эти ноты... они тебе подходи, ещё вот что. Поэтому, нет, я не могу пожаловаться. У меня и в Москве, и в Ленинграде тогда, в Киеве, Горьком, Минске были полные залы всегда, причём, на самые разные программы: от документальных - «Крах Барбаросса», «Ленин. Письма, документы» до «Мастера и Маргариты».

Михаил Булгаков «Мастера и Маргариты». Сцены из романа читает Виктор Татарский. Ростов-на-Дону, 1982 год (из фондов РГАЛИ)

- Ну, вот, вспоминаются чаще всего тем, кто был на этих концертах, и мне в том числе, вспоминаются ваши работы по Булгакову. Почему именно он стал вашим спутником в жизни и работе, почему вы к нему возвращаетесь и осталось лишь что-то у Булгакова, над чем бы Вам ещё хотелось поработать?

- Да не знаю, почему он стал одним из моих любимых писателей? Да не знаю, почему... очень трудно на такой вопрос ответить...

- Так совпало, видимо, выход «Мастера и Маргариты», наверное...

- Да, потому что это всё было запрещено, что я смог это первый донести до слушателей...

- Да, вот это очень важно.

- ...в усечённом, правда сначала, в усечённом виде, а потом и полностью, но не весь роман, разумеется, а линию Воланда, которую я взял. Вот. Почему? Не знаю... Почему мне Пушкин ближе, чем Лермонтов, к примеру? Вот, мы сегодня присутствуем в день рождения Михаила Юрьевича...

- Да.

- ...которому двести лет исполняется...

- Какой замечательный день...

- ...но я не могу что-то для себя предпочесть, я вижу, что это гениальный поэт, Лермонтов, безусловно, но это чуждо для меня, немножко в сторонке...

- Я Вас понимаю...

- В сторонке. А технику, образы, стиль, язык - всё вижу, темперамент внутренний, бешеный...

- Да!

- Всё чувствуется, но Пушкин мне роднее и ближе. Вот как тут, что?.. Хотя с точки зрения поэтики, как говорят профессионалы - литературоведы, Лермонтов сильнее поэт, как... нежели Пушкин с точки зрения пера, но мне ближе Пушкин.

- Для Вас, мне кажется, очень важно, чтобы была краска юмора...

- Обязательно!

- ...иронии, самоиронии...

- Обязательно. Нет без этого...

- ...если этой краски нет, вся картина бледнеет...

- Вот, кстати почему и Булгаков тоже, ибо всё пронизано сарказмом, сардонизмом, юмором, сатирой. Потом появился Довлатов, над которым я работал с удовольствием. Правда, я не читал его со сцены, но есть записи на дисках моих работ, они шли по радио. Так что, просто для каждой работы своя аудитория. Залы бывали тысячи-полторы, а бывало и человек двести-триста, а радио - это уже миллионы, но это другое дело совсем, поэтому...

- Я помню, Вы читали и в школах ребятам, иногда класс собирался...

- Да, конечно, старшим классам...

- И это было, по-моему, тоже очень интересно...

- Старшим классам, да, конечно.

- Если вспомнить ваши работы... Может быть, я ошибусь в некоторых датах, но я имею в виду работы литературные, сценические, то они все явно или неявно, но были ответом на то, что происходило в стране. Вот в семидесятые Вы выходили на сцену с Паустовским и «Мастером и Маргаритой», ведь была по Паустовскому, да, программа?

- Ну, в семидесятом «Мастера...» ещё не было...

- В семидесятые...

- В семидесятые... ну, в конце семидесятых и подпольно. Программа была запрещена.

- Ведь она в начале восьмидесятых пошла...

- Да, всё-таки так. Широко она относительно пошла в восьмидесятых. И вообще, при Горбачёве уже, афишно. До Горбачёва ничего, никаких булгаковских работ не было. У меня потом была ещё работа - и «Собачье сердце»...

Евгений Евтушенко «Избранное» читает Виктор Татарский. Ленинград, 1978 год (из фондов РГАЛИ)

- Да. А Евтушенко был в семидесятых?..

- А Паустовский, да, был. Но это программа «Берегитесь людей»... ну, «Берегите людей».

- «Берегите людей».

- Да, да.

- Кстати, я вернусь к этой теме...

- Администраторы филармонии саркастически это называли «Берегитесь людей»...

- Ну, раз Вы сами об этом заговорили, а у меня был вопрос, связанный с этой первой вашей программой, основанной на русской классике...

- Да, которая была подготовлена ещё в театральном институте.

- А название её по какому-то рассказу или это Вы дали название?

- Нет, это, по-моему, Леонид Мартынов: «Берегите людей, берегите, пока они живы» - финал какого-то стихотворения3.

- Мне кажется, что в этой просьбе вообще главное, с чем Вы и по сей день обращайтесь к слушателям на протяжении вот уже полувека и «Встречей...», и тем что Вы делаете, как это ни банально... эти два слова. Мне кажется, какое-то, как сейчас говорят, послание, да, в чём послание того что Вы делаете? Мне кажется, в этом, если двумя словами сказать - «берегите людей». Мне кажется, это очень здорово...

- Вы понимаете, я жил и живу в стране, где жизнь человеческая ничего не стоит и особенно, это, конечно, было ещё при сталинском режиме. Виной тому и война, и репрессии, и прочие кошмары, которые сопровождали жизнь нашего народа. И я это почувствовал очень рано, несмотря на то, что в моей семье никто репрессирован не был, но тот же Валерий Михайлович Бебутов, он проходил по «делу Мейерхольда»4, просто его не упрятали никуда, но тоже уже близко было, «дыхание» ощущалось. Вероятно, это на меня подействовало сильно. Не надо забывать, что я родился в тридцать девятом году, когда Сталину было только... сколько там, шестьдесят лет?.. Вот... Он ещё был в силе и до пятьдесят третьего это был сталинский режим. Это, конечно, всё сказалось, ну а потом, уже Хрущёв, которой это всё поднял, разворошил... Всё это повлияло и очень сильно.

- Да. И в то время даже было каким-то вызовом: берегите людей. Что это значит? Надо было беречь машины, технику... Всё, что угодно, но только не людей.

- Да, да. Ну, это... с большой неохотой ставили на афишу и редко, когда я читал эту программу афишно. Так что...

- Ну, вот мы не договорили... Я хотел сказать свои наблюдения за работами, распределил их по времени... Если «Мастер и Маргарита» - конец 1970-х - начало 1980-х, а потом уже ваши работы у микрофона, записи я имею в виду... «Возвращённая молодость» или она звучала со сцены?..

- «Возвращённая молодость» звучала со сцены...

- В восьмидесятые?

- Нет... да, пожалуй, это всё-таки конец семидесятых. Понимаете, у меня же параллельно было несколько программ. Я вам говорил, что я делал «татарскую декаду», когда десять программ - каждый день новые, каждый день новая программа. Потом, в Бауманском институте был абонемент мой, где было программ тоже шесть или семь в течение курса, сезона, да... Так что, это параллельно шло.

- А «Собачье сердце» появилось в девяностых?

- «Собачье сердце», да, в начале девяностых.

Литературный концерт Виктора Татарского в Центральном доме художника. Москва, 17 декабря 1995 года


Личное приглашение Виктора Татарского на его Литературный концерт в ЦДХ 17 декабря 1995 года

- В нулевые, как сейчас говорят, в двухтысячные, «Жизнь господина де Мольера»...

- Это уже на диски записано, это радио и диски.

- Да, но это же всё равно театр...

- Да, да, «Жизнь господина де Мольера» - это, кстати сказать, продолжение булгаковское...

- По-моему, блестящая работа, одна из моих самых любимых ваших...

- Да?

- ...которые хочется переслушивать, именно эту...

- Ну, очень хорошо. Со сцены я её, конечно, не читал. Это невозможно!5 Самое поразительное, что я бы, конечно, с удовольствием сделал бы «Театральный роман» Булгакова, но кому это читать? Кому?! Кто поймёт: кто есть кто?.. Надо же знать...

- Даже тогда, в семидесятые, когда опубликовано это было в «Новом мире»?

- Даже тогда!

- Только знающие люди рассказывали: а вот этот... да, надо знать было сюжет...

- Да вот это осложняет, да... хотя, не знаю... я считаю, что на радио очень хорошо сделали... канал «Культура», да и телевидение - по каналу «Культура» показали замечательный спектакль по «Театральному роману». На радио я слышал, где участвовали Максим Суханов - Станиславский, Олег Табаков - от автора, ну вот... Юлия Рутберг и часть этих актёров была в телевизионном варианте, очень хорошо сделано. Поэтому, я думаю, это я не буду делать, потому что, если я вижу, что кто-то сделал отлично это, в точку попал, зачем я буду дублировать, видимо, в несколько слабом варианте. Ведь «Собачье сердце» я сделал до появления великолепного фильма Владимира Бортко, до! И начал читать до появления фильма, а вот когда фильм вышел, широко прошёл и был великолепно встречен аудиторией, я его читать...

- После Бортко, наверное, трудно было читать...

- ...даже, наверное, не после Бортко, после Евгения Александровича Евстигнеева, Романа Андреевича Карцева, Бориса Плотникова... всё там на месте, всё абсолютно...

- Все на месте...

- Все и всё! Я вообще до сих пор поражаюсь, как Бортко, который сделал не только «Собачье сердце», но и «Мастера и Маргариту», что-то ещё из такого вот направления в литературе, весьма прогрессивного для всех времён наших, является порою, выступает с такими заявлениями, что просто хоть стой, хоть падай...

- Широк русский человек...

- ... и думаешь: это ты ли?..

- Хочется его сузить иногда...

- Вы ли это?.. Ну вот так, да. Вот так, апропо.

Программа выступлений В.В. Татарского в Архангельской областной филармонии, февраль 1995 года (из архива Д.Г. Шеварова)

- «Портрет» и «Шинель» Гоголя были тоже...

- Это составная часть «Берегите людей», программы.

- Да?

- Ну, конечно, «Шинель»-то...

- Я помню, вот только, когда гоголевский был юбилей. Вы записывали...

- Да, нет... да причём тут юбилей вообще... это вообще всё не то...

- Это вообще шестидесятые годы?..

- Да, это шестидесятые годы, это время обучения в театральном, я тогда делал.

- Это часть...

- Конечно. Там были все эти авторы: Лермонтов «Герой нашего времени», там была сцена дуэли Грушницкого с Печориным. Тогда меня это увлекало очень сильно. Потом, «Шинель» Гоголя, Паустовский, Симонов «Солдатами не рождаются»...

- А что у Паустовского?

- А Паустовского два отрывка были - «Старик в станционном буфете», рассказ это, не отрывок, рассказ и глава из романа «Романтики» - «Скандал в литературном кружке». Это всё то, что я подготовил за время обучения в Щепкинском училище.

- То есть, фактически, диплом...

- Не терял времени... мне было интересно просто, меня никто к этому не принуждал, я сам работал. Видите, тогда вот это уже проявилось и потом это, когда я уже закончил вуз театральный, я вышел уже с готовой программой первой, вот этой самой - «Берегите людей».

- А потом Вы пришли к «Окаянным дням» Бунина, «Компромисс» Довлатова, по-моему, наиболее интересные вам...

- Ну, сначала «Компромисс» Довлатова, да. Не только «Компромисс», вообще Довлатов. Я бы и гораздо больше бы его записал, но просто хронометраж там не позволял. «Окаянные дни», да... вообще, на диски довольно много записано, но это, как правило, то, что... где мы совпадали - интересы заказчика и мои.

Виктор Татарский в концертном зале Библиотеки имени В.И. Ленина

- Вы выбирали не только интересную вам литературу высокого уровня, но и такую, что все эти вещи были созвучны тому, что происходило в стране...

- Да, конечно.

- ...какая-то интуиция вам подсказывала, что эта вещь... вот сейчас её услышат.

- Да.

- ...а через десять лет не услышат...

- Совершенно верно. Вообще говоря, мне кажется крайне важно, особенно, когда человек один, он выходит на современную аудиторию. Да? Он должен понимать: что, зачем...

- Для кого?

- ...кому, для кого он это сейчас читает - либо просто познакомиться с недавно ещё запрещённой литературой, книг тогда у Булгакова, например, далеко не у всех они были, да они ещё и не издавались, когда я начал читать у нас. У нас очень легко найти материал. Запрещено было фактически всё, к чёртовой матери! Поэтому...

- Выбор был.

- Люди слушали, раскрыв рот, потому что для них это было совершенно Terra Incognita. И они были благодарны за это. Какие-то произведения я читал, потому что... не потому, что был юбилей Ленина, а я читал его письма и документы, желая показать неординарность этой натуры и сложность, что тут было и чёрное, и белое. Если Хрущёву Эрнст Неизвестный поставил памятник пополам...

- То тут, наверное, из двадцати...

- То тут из калейдоскопа, из многоцветия состоит, вообще говоря. Конечно, и ужасные вещи, и «расстрелять» очень часто в письмах... заканчивается... Я помню, как я читал эту программу... она, кстати, тоже была запрещена. Меня с ней со скандалом сняли с Всероссийского конкурса артистов-чтецов... Я был уже лауреатом предыдущего конкурса и в Доме актёра проходил повторный конкурс, ленинский уже. И я там читал эту программу. Утёсов, кстати, Леонид Осипович пришёл меня поддержать...

- Какой это год?..

- Ну, какой? 1970-й год. Надо знать такие даты!

- А я помню его...

- Леонид Осипович был в восторге и говорил: вы сразу пройдёте на третий тур, однако в антракте меня вызвали дамы из Министерства, вот в таких сапогах лаковых и сказали: «Снимать программу, больше не читать. Мы её запрещаем вообще, а с конкурса вы снимаетесь». Ну вот и всё.

- И когда вы к ней вернулись? Была возможность...

- А я её и не оставлял, я просто читал это не афишно. Вот и всё. Так вот, я хотел просто, когда о Ленине уже началось всяко разное, я хотел показать просто разноцветие этого человека. Конечно, это очень сложная натура. Но мне было это интересно, равно, как и «Крах Барбаросса» - документальная программа, она не делалась к дате. Просто я нашёл материал, который до того времени был закрыт. Кстати, и Ленин был запрещён. У меня эта программа была запрещена не только дамами из Министерства культуры, но и Московская филармония не выпускала эту программу.

- То есть, на афишах этого не было?

- Да, было, но потом, потом, потом... во второй половине восьмидесятых. Когда ругают Горбачёва при мне, я удивляюсь: либо люди быстро забывают всё, но я-то помню, что цензура всё-таки перестала терзать ту же «Встречу с песней», программы мои пошли, а их накопилось, запрещённых, уже штук пять-шесть к тому времени...

Виктор Татарский «Крах “Барбароссы”». Ленинград, 1985 год (из фондов РГАЛИ)

- У нас от любви до ненависти один шаг...

- Да, нет, ну у нас любят потом... Ну, вот. Так что...

- О соответствии того, что Вы выбирали тому, что происходит в стране...

- Ну вот это надо знать: зачем. Зачем?... Почему я и ушёл-то со сцены?

- Потому, что Вы почувствовали...

- Я почувствовал, что всё доступно и пускай люди покупают и читают книжки, ничего нового я им не скажу.

- А первым, это Юрский, Вы говорили, почувствовал?...

- Первым это Юрский почувствовал, да. Но он-то остался, а ушёл я. Совсем не по его примеру. Я был тогда с ним не согласен, потому что, когда он это почувствовал, я ещё не чувствовал. А потом и я почувствовал.

- Что касается исторического материала, который Вы выбирали, я вообще не знаю, кто-то со сцены ещё работал с историческим материалом сложным?..

- Ну, наверное, работал, наверное, да...

- По-моему, это особую сложность представляет, здесь же огромное количество фамилий, имён, дат...

Виктор Татарский в Екатеринбурге (фото из архива С.Б. Рововых)

- А у меня такой цитатник был, как называли мои друзья книжечку, с которой выходил, маленькую записную. И там у меня были по номерам все фрагменты всех программ, не только документальных - первые слова очередного фрагмента. И дальше ты вспоминаешь. Так вот посмотришь туда и дальше идёт минут пять-семь наизусть. В общем-то всё было наизусть, я мог обойтись и без этой книжечки, но она мне помогала, потому что последовательность документов, даты нужно было знать точно.

- Вы помните свою аудиторию? Вот, допустим, кто приходил на «Мастера и Маргариту», а кто приходил, допустим, может быть, на «Крах Барбаросса», а кто... то есть, это разные люди или у Вас уже был к этому времени свой зритель, слушатель?

- Ну, конечно, у меня всегда был свою зритель, слушатель, потому что я вышел... передача «Встреча с песней» началась в 1967 году в январе и стала вскоре очень популярна по всей стране. Телевидение ещё не было так распространено, FM станций никаких не было, в общем-то выбора-то особого не было и, конечно, мне помогло, что я сначала сделал «Встречу с песней», которая пошла, а потом я стал выходить на сцену, уже в конце шестидесятых. Передача пошла в 1967-м, в начале...

- Тут всё параллельно...

- Да. Так что, какая аудитория? Честно говоря, самая разная... Трудно сказать. Я очень любил студенческую аудиторию, приезжал во многие вузы Москвы. Я уже сказал, что в Бауманском даже абонемент был. Но... были самые разные люди. Нет, я не могу так сказать, классифицировать, говоря, что здесь вот, а там эти... нет.

- Сейчас, 17 ноября, насколько понял, начинается ваша программа «Подводя итоги» по книге Сомерсета Моэма. Что главное в этой вещи? Почему именно сейчас Вы вернулись к этой книге?

- Тут длинная история, давняя. Вот в конце шестидесятых годов, когда я читал, по-моему, программу по стихам Евгения Евтушенко. Я читал в библиотеке Ленина, в концертном зале, ко мне за кулисы подошёл какой-то человек, протянул мне книгу и сказал: «Вот эту книгу вы обязательно будете читать, она вас не может не заинтересовать. Причём будете не как читатель читать, а читать со сцены, для людей». Я посмотрел и увидел: Сомерсет Моэм «Подводя итоги», наше издание, только очень маленьким тиражом каким-то таким... мало было известно это произведение. И сказал: «Благодарю вас, я у вас книги не возьму, просто мне понадобится, я её найду, а я запомню это». Заполнил это надолго. И через примерно тридцать лет я вернулся к этому названию. Перечитал её, сделал композицию и стал читать и со сцены, и на диски записал. Но тогда ещё были определённые ограничения во времени и в чём-то ещё, я не помню. Цензура особо не дёргала эту работу, да её уже, по-моему, и не было.

- И не было...

- А сейчас я возвратился к этой своей работе, расширил её, проверил всё, чтобы она звучала сегодня интересно. Она интересна тем, что это размышления человека, пожившего уже, но он пишет: «Я пишу “Подводя итоги” не для того, чтобы, так сказать, завтра уйти вообще, а завещание составляют заранее у нас на Западе, - пишет он. - Задолго до кончины человек должен составить завещание, чтобы привести в порядок свои дела. Вот таким образом я эту книгу пишу для того, чтобы просто разобраться в своих мыслях, которые беспокоили меня в течение многих десятилетий». И там он пишет обо всём: о людях, о любви, о Боге, об отношении к религии, о разных совершенно аспектах человеческой жизни, человеческого существования и он не односторонний, он агностик и честно в этом признаётся, и поэтому... Он не принимает то, что ему не позволяет принять обыкновенная логика. Он очень логичен. Я в какой-то степени тоже - у меня логика перевешивает, я не лирик, далеко не лирик...

- Поэтому, эмоциональность ваша часто зашкаливает...

- Эмоциональность... она не лирического свойства, совсем не лирического, уверяю вас, она больше социального, социального свойства. Это да. Ну, вот... и я в композиции не стал брать всё то многое, о чём пишет Моэм для своих читателей: английская литература, отдельные примеры из жизни английских писателей, это нашему слушателю ни к чему, они этого не знают, ничего не скажет. Поэтому, я выбрал из этой книги то, что актуально для каждого человека, понятно и актуально. Так что, предвидения того господина...

- Проницательность...

- ...который пришёл ко мне за кулисы, услышав совершенно другую программу – Евтушенко, и принёс мне Сомерсета Моэма, это было поразительно.

- Это ваш слушатель и зритель, то есть, это, видимо, человек, который не один раз вас слышал, уже понимал и чувствовал то, что Вам интересно...

- Ну, может быть.

Виктор Татарский (фото О.Прасолова. «Журналист», № 2, 1997 год)

- ...иначе, это трудно объяснить. А есть ли сейчас на вашей книжной полке произведения, с которыми Вам бы хотелось выйти к микрофону?

- Да как вам сказать?.. Пожалуй, в настоящий момент нет. Я вот прочитал одну очень хорошую книгу Александра, по-моему, Чудакова «Ложится мгла на старые ступени», но читать её, так сказать, вслух, не знаю, не думаю. Стилистика меня... не очень там меня подвигает на это, хотя с большим интересом и с удовольствием прочитал-таки. Это я говорю о современной литературе. И это большая редкость! Поэтому, что-то, чтобы сегодня мне бы хотелось...

- То есть, современная литература...

- ...прочитать вслух для людей, не знаю...

- Хотя ведь, как ни странно, я сейчас об этом подумал, что в чём-то, но уже по другим причинам, но времена отношения литературы и читателей и слушателей вернулись из-за того, что у хорошей литературы очень маленькие тиражи, в провинции её не найти и мне кажется, что это даёт шанс радио, эти произведения, достойные, современной литературы донести до слушателя...

- Да где они? «Дамскую литературу» и детективную я не читаю. Ну, где? Назовите мне что, кто? Сорокин, Пелевин? Нет! Нет, отпадает. Если говорить уже о персоналиях. Это не для меня. Вы понимаете, ещё раз говорю: должно же всё совпасть. Поэтому... не знаю. Во всяком случае такого, чтобы... если мне что-то предложат, я подумаю и, может быть, соглашусь. Этот вопрос уже конкретный, а так, чтобы что-то оставалось из того, что... и я бы, может быть, хотя это не моя литература, «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева... Ну, меня, во-первых, смущает ненормативная лексика там, но даже не это, а то, что уже, наверное, кто-то это читал и лучше меня. Вообще, это не совсем моё дело-то, понимаете... Вот и всё.

В.В. Татарский в подмосковном санатории в усадьбе Валуево, 2013 год. Фото из архива Д.Г. Шеварова

- Немножко вернёмся в завершении беседы к «Встрече...» «Встреча...» и письма, которые там звучат, они, на мой взгляд, были всегда точным и чувствительным камертон жизни страны и не внешней жизни, не событийной, а душевной жизни. Отбором писем, интонацией Вам удаётся передать это во «Встрече...» и я помню выпуски семидесятых, восьмидесятых, девяностых, они все неуловимо разные, потому что менялась страна, менялись поколения...

- Да, конечно.

- ...насколько сейчас сложно найти этот камертон в письмах?

- Не знаю. Знаю только, что письма стали менее содержательные, менее интересные. Конечно, я понимаю, и для этого есть объективные причины - практически ушло или не может писать самостоятельно военное поколение, то есть, ветеранов войны. Посмотрите, если человек 1923 - 1924 года рождения, то ему сейчас девяносто и за девяносто. Так... Но бывает, что пишут его внуки, а он ещё жив. Пишут с его слов.

- Да, по просьбе внучки, внука...

- Но это уже не то... то есть, ушло большое поколение людей, которым было что сказать...

- И рассказать.

- ...и рассказать.

- Ведь всегда очень важен сюжет был...

- Поэтому, сейчас получилось, что в передачу попадают письма, которые интересны сами по себе. Если письмо совсем не интересно, я его просто не беру, но то, что снизился вот этот уровень человеческий, это факт, это факт. А потом, если в девяностых годах ещё люди верили и надеялись на изменения, на улучшения, несмотря на... кто это назвал их «лихие», почему они «лихие», я не знаю...

- Для кого-то, может...

- В России все года лихие, между прочим... Это первое. Второе: очень многое было сделано и Борисом Николаевичем Ельциным, в частности. Я тоже не люблю, когда его «несут». Зачем это? Не правда! Уж говорить, так говорить честно и объективно обо всём. Так вот, тогда люди верили во что-то ещё. Сейчас - нет. Сейчас люди не верят ни во что. И это сказывается на тональности их писем. Да, они, очень многие, вспоминают своих предков - отцов, матерей, бабушек, дедушек, но им самим мало что есть рассказать, у них одни заботы, заботы, заботы, заботы и треволнения. Я уж не говорю об Украине, о том, что всё это связано напрямую с нами со всеми, с каждой семьёй. Я посмотрел: боже мой, а сколько людей с фамилиями, типа Кухарчук, Зощенко, Довженко так далее...

- Перед вами сидит...

- Вы, да, в частности... видите, которые живут и работают в России. Сколько же их?! До какой же степени всё это связано. Вот это всё, к сожалению, оно, видимо... и какая-то... не то, что безнадёга, а неуверенность ни в чём. Но с другой стороны, я понимаю, что эта передача, она, и вы правильно это заметили, она полное отражение существования настроения нашего общества, наших людей. И поэтому... что тут пенять на кого?.. Нет. Я совершаю довольно строгий отбор писем, но, всё-таки...

- То есть, выдерживать баланс, чтобы настроение передачи не было простым зеркалом происходящего, потому что, действительно, происходит тяжёлое, тревожное...

- Да, разумеется, да. Потому что, одна ещё из задач «Встречи с песней» - это желание успокоить людей. Успокоить! Поэтому, тональность передачи в основе своей - миротворческая. И это крайне важно сейчас, крайне важно сейчас, понимаете...

- Да. Потому что люди ссорятся даже уже в семьях, друзья разрывают по политическим мотивам...

- Ну, на той же украинской почве...

- ...ужасно просто...

- Конечно, конечно. Поэтому... вот за этим я слежу. Конечно, бывает, что я вступаю в дискуссии со своими слушателями, но я стараюсь делать этого в достаточной мере деликатно, тактично.

- Иногда это одно, два, три слова...

- Да, только.

- Иногда, это вздох сожаления...

- Нет, ну потому что, когда письмо о том «как было хорошо там в тридцатых, сороковых годах!..», я останавливаю письмо и говорю: «Так, Мария Петровна, не надо. Вы были молодой и прекрасной». Вот. А я ведь застал тот период, я родился в конце тридцатых, мне есть, что сказать по поводу сороковых, пятидесятых. Не надо, не будет так уж прямо. Или, как говорят на Украине же, «не перебирайте, мамо!» Вот так. Так что, вот...

- В исторической науке есть такое сейчас понятие, очень модное - микроистория. Это целое направление науки, которая изучает жизнь «обыкновенных», в кавычках, можно сказать, людей, то есть, не знаменитых ничем. Но направление очень интересное, оно началось во Франции где-то в 1960-е - 1970-е годы и сейчас развивается и у нас. А то, что чем занимается «Встреча...», это же, по сути, исследования в судьбах людей и самых вот в кавычках «простых» людей. Никогда историки не проявляли интерес к передаче, не обращались к вам, может быть, за какой-то консультацией, просьбой? Ведь эпистолярный архив «Встречи...» - это же и есть микроистории, это огромная цепочка микроисторий. Это же, по-моему, страшно интересно! Я до сих пор удивляюсь, почему «Встреча...» не стала предметом...

- Это вопрос риторический. Мне тут отвечать не на что...

- То есть, не обращались?

- Если что-то было бы... Было, было, почему? Было, но это не имело продолжения никогда. Мне предлагали сделать документальный фильм по «Встрече...» Это нелепо, потому что тут абсолютно радийный жанр только. Мне предлагали перенести это на телевидение и быть в кадре. И не один председатель Комитета после товарища Лапина6. Товарищ Лапин-то разносы только мне устраивал, а вот после него разные председатели предлагали. Я говорил всем: «Спасибо за доверие, но это радийный жанр только!» Никаких фильмов быть не может и никаких воспоминаний я писать по этому поводу не буду. Сама передача есть. Если вас это интересует, вы слушайте передачу, фиксируйте то, что вам нужно. Всё. В непосредственный контакт вступать я на этот счёт не намерен. Это вот я вам... с вами разговариваю, потому что вас давно знаю и вам доверяю, а вообще говоря я сталкивался в последние годы с такими «интервьюэрами», что я понимал, что нам разговаривать просто не о чем, они не слышали, не знают передачи, им просто поручили. Вот так. Так что, нет. Об этом не будем.

Виктор Витальевич Татарский и Дмитрий Геннадьевич Шеваров, 1995 год.

- Я заметил, что во «Встречу...» по-прежнему пишут молодые люди и удивительно: сейчас в интернете то, что касается музыки, песни, можно найти и даже старые, редкие какие-то записи. То есть, понятно, что песня для них не главное. Вот всё-таки, почему они берут бумагу и, может быть, пишут первое письмо в своей жизни именно во «Встречу...», потому что сейчас переписка электронная вся стала...

- Но не только на бумаге письма «Встреча...» получает, но и через Интернет - по электронной почте, зачем уж так? Хоть мы и «талибы», но, тем не менее, у нас есть все средства современной информации. Но... почему пишет молодёжь?..

- Для меня загадка...

- Это очень приятно, во-первых, потому что, это очень важно для меня. Ибо, почему-то существует мнение, что «Встреча с песней» - это «ретро», это для стариков и так далее. Ничего подобного! Ничего подобного, это всё не так. От шести до девяносто лет - вот возрастной диапазон тех, кто пишет. Конечно, пожившие люди пишут больше, но молодёжь, даже если она может найти эту песню...

- Да, да...

- ...в Интернете, они пишут, потому что им важно что-то мне рассказать в связи с этой песней. О своём деде, например, и о собственном восприятии, когда он её вдруг случайно услышал. И вот ещё что. Далеко не всё в Интернете из того, что звучит во «Встрече...», можно найти. Это совсем не так. Есть записи, есть вещи, которых в Интернете нет и никогда не будет, потому что они были изданы там ленинградской, одесской, киевской артелью в нескольких тысячах экземпляров всего-навсего в тридцатых, двадцатых годах, какой Интернет! И никто их туда в Интернет не помещал, потому что неизвестно, как их достать, где. Это, во-первых, но главное, это пишут очень хорошие ребята, на мой взгляд, потому что их интересует жизнь их предков, что крайне важно, что у нас, по-моему, утеряно, ибо теперь уж «Иван, не помнящий родства», да все мы «Иваны, не помнящие родства» просто поголовно! Отвечаю за свои слова. Понимаете, и вот, когда пишут мальчишки... почему-то больше мальчишки пишут в возрасте, там, девять, десять, пятнадцать лет. Это, конечно, очень здорово, потому что они пишут о своих предках, которых они застали, которых уже может не быть в живых, но они запомнили песню, которую пел дед...

- Им что-то интересно...

- Да. Поэтому, просто найти, даже если эта песня в Интернете есть, этого недостаточно. Здесь важен момент общения.

- Так вот, они, мне кажется, не столько и не только песню хотят услышать, они хотят услышать что-то ещё иное, может быть, встроить как бы свою жизнь и жизни тех, о ком они пишут, в жизнь страны...

- Я не знаю... По-моему, вы уходите в пафос. Мне кажется, нет. Это гораздо более локально и конкретно, понимаете? Но, во всяком случае, здесь нет никаких больших... этих самых... тем...

- То есть, нет. Я имею в виду, что Интернет никак не соперник и писем меньше не стало.

- Да. Абсолютно нет, конечно...

- Никак не повлияло, ведь множество передач, программ, сколько всего исчезло, именно потому что появилась альтернатива.

- Но я ещё раз вам говорю, что во «Встрече с песней» песня - это не причина, а повод. Повод. Только повод к разговору, к воспоминаниям, к вопросу и так далее. Иногда бывает, что и причина, но гораздо реже. Это когда речь идёт о таком раритете, которого нигде нет и с которым связана интересная какая-то история, тем не менее, но это редко. Чаще всего, это повод и это очень важно. Песня - не причина, а повод. Поэтому, наличие Интернета меня здесь абсолютно не тревожит.

- А вот сейчас... я знаю, что в прошлые годы, когда мы ещё с вами не были знакомы, помню, в детстве какие-то программы, где я понимал, что вам приходилось вмешиваться в судьбу человека или призывать на помощь к нему других людей и эта помощь приходила. Сейчас вы надеетесь на эту помощь слушателей кому-то, то есть, на эту внутреннюю солидарность. Сейчас я не заметил, что вы пользуетесь этой возможностью...

- Нет, ну, просто сейчас об этом реже гораздо пишут, а раньше, да... раньше чувствовалось какое-то человеческое сообщество. Сейчас его не чувствуется. Поэтому люди потеряли надежду и на это, а раньше я давал адрес человека и... попавшего в беду...

- Да.

- ...и к нему приходили денежные переводы, посылки и так далее, и так далее. Соседи помогали. Понимаете?.. Потому что была надежда на это человеческое сообщество. Сейчас она разрушена, к сожалению.

- Я помню, Вы так, без всякого смущения признались, что авангард не понимаете, то есть, прямо сказали то, что многих смущает. Может быть, поэтому вы не отказались от работы в огромной программе, сериале о Третьяковской галерее, что эта была ваша тоже личная любовь именно к этому периоду...

- Интерес, скажем так. Во-первых, это не только Третьяковская галерея. Цикл «История одного шедевра» включал в себя... рассказывает о полотнах Третьяковской галереи, о полотнах Русского музея, и мы туда ездили, в Петербург, и довольно много там работали, и потом, история Московского Кремля - музеев Московского Кремля, теперь. Так что, это были три такие...

- Огромная многолетняя...

- Большие многолетние работы... Который продолжался семь лет и цикл сам себя закончил, видимо, так7. Во всяком случае, это было очень интересно, что в 1990-е годы, когда, казалось бы, ну уж совсем не до этого всё, да и везде одна коммерция... тем не менее... продюсер Сергей Шумаков - Сергей Леонидович и Николай Николаевич Билык, они помогли сделать этот цикл на Первом канале, уже у Константина Эрнста, телевидение. И он шёл по выходным дням в субботу или в воскресенье, вот так вот, в дневное, «смотрибельное», как говорят, время. Это очень интересно было, потому что писали профессионалы, конечно. Я был только передаточным звеном от авторов материалов до... я имею в виду текстового материала о судьбе художника, о картине к зрителям...

Виктор Татарский в работе над телевизионным циклом «История одного шедевра»


Виктор Татарский ведёт телевизионный цикл «История одного шедевра»

- Нет, я помню, что вы и с текстами работали...

- Да. Я много работал с текстом, и я сделал его своим, что, опять-таки, важно. Ну вот. Не могу не сказать, что работали постоянно над этим циклом два режиссёра Владимир Юрьевич Венедиктов, Царство небесное, его уже нет и Григорий Борисович Чакрян. Вот эти два человека, они, так сказать... Мы с ними, правда и спорили, бывало, и ссорились даже, но это просто потому, что я неуправляемый, но, тем не менее, мне было всё это очень интересно и были интересны работы. Я вообще считаю, что Третьяковская галерея - это самый интересный музей в стране по художественным своим достоинствам, ну, ближе мне, короче, я не могу так тоже утверждать: самый, не самый...

- Мне тоже...

- Эрмитаж, может быть, более важный музей. Не знаю, но мне ближе, вот, Третьяковская галерея и, конечно, Русский музей, потому что он русский, потому что меня больше как-то привлекала драматургия в картинах, которой... больше всего истории и драматургии именно в Третьяковской галерее.

- Конечно, какие сюжеты, какие...

- А сюжеты, часто, сюжеты Островского просто в картине. Ну, вот. Так что, я с большим удовольствием и интересом работал над этим циклом...

- Там же и Русский музей был... Я ещё не спросил о вашей родине - Петербурге. Когда Вы приезжаете, есть места, куда вы приходите, куда вас тянет, может быть...

- Меня тянет не куда-то конкретно, а просто в сам город. Ну, этот город меня очень тянет. Я крайне редко там бываю... Куда тянет? Тянет в те два дома, в которых я жил. На Петроградской стороне сначала - Кировский проспект, сейчас Каменноостровский проспект, дом 26/28, номер квартиры здесь не помню. Там я родился, собственно. А после войны, после блокады... всю блокаду я находился в детском доме, меня мать туда отдала, чтобы я просто не умер бы с голоду, она не могла меня прокормить...

Дом «трёх Бенуа». Кировский проспект (ныне Каменноостровский проспект), дом 26/28, в котором прошли первые детские годы Виктора Татарского. Санкт-Петербург. Фото О.В. Васильченко

- Так вот, я помню, что в одной передаче вы поблагодарили сотрудников...

- Да, я благодарил...

- И, по-моему, даже не один раз...

- ...сотрудников Петроградской стороны... сотрудников детских домов Петроградской стороны, потому что, я не знал, в каком именно я находился. Конечно, меня тянуло вот в этот дом на нынешнем Каменноостровском проспекте и на 16-ю линию Васильевского острова, дом 25, квартира 30, по-моему, так. Но зрительно я помню этот дом, во всяком случае и, приезжая, я бывал и там, и там. Если говорить куда тянет, вот туда и тянет...

- Мне кажется, петербуржцы считают вас своим и их письма всегда есть в почте, и все программы, по-моему, вы туда возили и, особенно, мне запомнилось, когда вы говорили о том, что слушатель петербургский - это... его уж ни с кем не сравнить по восприимчивости...

- Да, пожалуй, это и остаётся...

- ...и по отношению, по тонкости...

- А что значит «они меня считают своим»? Я родился в Ленинграде в 1939 году и переехали... перевезли меня в Москву в 1946 или в 1947, я до сих пор не помню. Я там учиться начал, я находился там блокадные... все девятьсот блокадных дней и поэтому что меня считать, не считать своим? Это я их могу считать или не считать своими, откуда они приехали в город на Неве, вот это вопрос. Потом, я туда привозил все свои программы. И я же не сам лез, а меня приглашала концертная организация...

- А там какой был любимый ваш зал?

- Ну... у меня было там несколько залов. «Любимый» я не могу сказать. Это зал у Финляндского вокзала, это Театр эстрады на улице Желябова, ну, Невский, вот. Это бывший Театр Райкина. Это очень уютный, замечательный театр старинный и Музей-квартира Достоевского, где я тоже читал. Это как концертная площадка там существует. Там читал камерные работы. И все ни по разу. Там всегда битком и вот там приходили петербурженки, которые приносили тёплые носки, если это было зимой, там, яблоки какие-то, груши, если это было осенью и так далее.

- Удивительные знаки внимания, невероятные...

- Да, да. И потом это потом это прекратилось.

- Ну, ушли эти люди...

- И сейчас по почте, которую я всё-таки получаю и регулярно читаю... Раньше ведь и сюда, как автору «Встречи с песней», ведущему присылали те же носки и фрукты, и всё, и банки с вареньем даже бывало. Сейчас это прекратилось. Это, кстати...

- Присылали, даже не зная точного адреса... На почте вас находили и приносили... Те, кто на почте работали...

- Ну, да, да.

- ...знали передачу...

- Но я не об этом. Я о том, что и это изменилось в человеческом сообществе. Я, конечно, в этом никогда не нуждался, но это было очень тепло. Очень тепло мною воспринималось всегда. И я всегда благодарил особым письмом этих людей. Этого нет, не стало.

Виктор Витальевич Татарский на радио в аппаратной звукозаписи на Малой Никитской (бывшая улица Качалова), дом 24 во время работы над передачей «Встреча с песней»

- А с 1967 года, когда ваш голос стал знаком в стране, не находили вас люди, которые вот тогда, действительно, в Питере были в этом детском доме...

- Нет. Меня нашла Нина Михайловна Чернышевская из Саратова - внучка Николая Гавриловича и написала мне большое письмо, что она меня услышала по радио и что я являюсь праправнуком Николая Гавриловича по линии моей матушки Нины Юрьевны Икорниковой-Свешниковой.

- Внучка... Так это, значит, семидесятые годы или шестидесятые...

- Да, шестидесятые...

- Сколько лет ей было?..

- Ну, что, восемьдесят, наверное, там. Внучка.

- То есть, она успела вам передать эту генеалогию...

- Она просто мне об этом сообщила. Вот.

- Матушка не опровергала?

- А я у матери спросил: «А что ты мне не говорила?..»

- Она могла и не знать...

- Ну, а какое это... Знала, знала. Нина Юрьевна знала. Но она была секретарём парторганизации, депутатом Моссовета...

- Так, а Чернышевский...

- И Чернышевский был бы к месту, но если бы стали бы интересоваться её родословной, то с одной-то стороны Чернышевский, а с другой - её двоюродный брат, который оказался почему-то... или дед, или дядя... дядя, скорее, да... который оказался в 1919 году в английском френче в Лондоне, как полковник английской армии. Он русский.

- Кто его видел во френче?..

- Так вы представляете... Фотография есть. Кто его видел?.. И мать мне показала эту фотографию, говорит: «Вот почему!» С одной-то стороны революционер-демократ, а с другой... ведь они боялись говорить о своих предках. Вот «Иваны, не помнящие родства» и тогда были...

- Когда это началось?..

- ...они-то помнили, но они боялись произносить, потому что, у кого-то то ли кулак, то ли подкулачник, то ли ещё кто-то... Понимаете? Страшное дело, что совершили со страной, с людьми!..

- Над «Встречей...» время не властно...

- В январе - пятидесятилетие «Встречи...» Это меня самого поражает и, не скрою, радует. Но это ещё и говорит о том, что я занимался, как правило, только теми, как сейчас говорят, «проэктами», когда я видел в перспективе их существование. «История одного шедевра», всё-таки, семь лет, «Музыкальный глобус» - тридцать пять лет, под сорок. Даже закрывавшиеся «Запишите на ваши магнитофоны», «На всех широтах» - всё-таки лет семь-восемь просуществовали, но их насильно закрыли, они могли и дальше существовать. И «Встрече с песней» будет пятьдесят лет, дай Бог. И вот она-то ни разу не прервалась вообще, её никто, слава Богу, не закрывал...

В.В. Татарский в передаче «Линия жизни». Телеканал «Культура», 2016 год

- Но я помню, что были ситуации драматические, если не трагические, и вам приходилось принимать какие-то решения очень быстро...

- Ну, трагические, не трагические...

- Во всяком случае... для передачи, я имею в виду...

- Для передачи, да, драматические.

- Какой самый сложный год, наверное, был - девяносто второй, девяносто третий?..

- Да, не знаю.

- Пожалуй, последний сейчас вопрос. Года два назад я услышал слова, сказанные Резо Габриадзе, была с ним встреча по «Культуре»: «Интернет будет через пятьдесят лет вспоминается, как оренбургский платок. У них, у потомков, будет чип голове и бессмертное сердце в груди». Это он сказал с такой великой печалью. А вот будет ли это «бессмертное сердце» понимать музыку, поэзию и то, о чём вот мы с вами говорим? Вот такой у него прогноз.

- Ну и оставим это на совести автора. Что же вы меня-то спрашиваете? О чём? Чтобы я это поддержал? Я не могу это поддержать. Не знаю. Я не пророк, не оракул.

15 октября 2014 года

Веб-архив «Встречи с песней» благодарит Дмитрия Геннадьевича Шеварова за предоставление архивной аудиозаписи интервью и уникальных иллюстративных материалов.

Примечание 1: цитата из стихотворения Владимира Владимировича Маяковского 1925 года «Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» - первой из детских книжек поэта.

Примечание 2: Виктор Татарский вспоминает гастроли в литовском городе Клайпеде, когда в течение десяти дней он читал наизусть со сцены десять разных программ.

Примечание 3: «Берегите людей, берегите, пока они живы» - финальные строки стихотворения Виктора Фёдоровича Бокова 1961 года «Берегите людей».

Примечание 4: 20 июня 1939 года русский и советский театральный режиссёр, актёр и педагог, теоретик и практик театрального гротеска, создатель актёрской системы «биомеханика», народный артист Республики Всеволод Эмильевич Мейерхольд был арестован. После трёх недель допросов, сопровождавшихся пытками, Всеволод Эмильевич подписал нужные следствию показания: его обвиняли по статье 58 Уголовного кодекса РСФСР («ответственность за контрреволюционную деятельность»). Заседание Военной коллегии Верховного суда СССР состоялось 1 февраля 1940 года. Коллегия приговорила Всеволода Мейерхольда к расстрелу. 2 февраля 1940 года приговор был приведён в исполнение. В 1939 году по «делу Мейерхольда» подвергались допросам многие соратники режиссёра из близкого круга общения... В 1955 году Верховный суд СССР посмертно реабилитировал Всеволода Мейерхольда. Место захоронения Всеволода Эмильевича стало известно только в 1987 году: «Общая могила № 1. Захоронение невостребованных прахов с 1930-1942» на Новом Донском кладбище в Москве (по решению Политбюро от 17 января 1940 года, подписанному лично Сталиным, тогда расстреляли 346 человек, их тела кремировали, и прах, ссыпанный в общую могилу, был смешан с прахом других убитых).

Примечание 5: продолжительность композиции Виктора Витальевича Татарского по роману Михаила Афанасьевича Булгакова «Жизнь господина де Мольера» более восьми часов, она издавалась в формате аудиокниги.

Примечание 6: Сергей Георгиевич Лапин (1912-1990) - советский партийный и государственный деятель; в 1970 - 1985 годы - Председатель Государственного комитета по радио и телевещанию при Совете министров СССР (Гостелерадио СССР). С именем Сергея Лапина связано введение более жёсткой, чем в годы «оттепели», цензуры на радио и телевидении. Передачи и фильмы, не соответствовавшие критериям «идеологической чистоты» и вкусам председателя Гостелерадио, подвергались правке, порой отменялись целиком, а в худшем случае стирались или размагничивались. По воспоминаниям современников, «Сергей Лапин входил в число личных друзей Леонида Брежнева и исполнял только его указания, мало подчиняясь Отделу пропаганды и агитации при ЦК КПСС».

Примечание 7: цикл «История одного шедевра» выходил на телеканале ОРТ (2 сентября 2002 года ОРТ сменило название на Первый канал) с 1996 по 2003 год и знакомил зрителей с произведениями изобразительного искусства, историей их создания и с эпохой, в которую они были написаны. Режиссёр Владимир Юрьевич Венедиктов, музыкальный редактор Григорий Борисович Чакрян, продюсер Николай Николаевич Билык, ведущий Виктор Витальевич Татарский. На фестивале телепрограмм в Канне в 2000 году цикл получил Гран-при.



Другие публикации о «Встрече с песней» и Викторе Татарском
Хронология выпусков передачи «Встреча с песней»
Новости сайта: @RETROportalRU
ПОДДЕРЖАТЬ САЙТ

Ваши отзывы, предложения, замечания пишите на электронную почту: автору сайта Виталию Васильевичу Гапоненко.

При цитировании информации, опубликованной на сайте, размещение активной ссылки или баннера «RETROPORTAL.ru» ОБЯЗАТЕЛЬНО!

Яндекс.Метрика
Карта сайта Подробно о сайте
© RETROPORTAL.ru     2002 – гг.