Встреча с песней по-Татарски
Беседа с ведущим радиопередачи «Встреча с песней» Виктором Витальевичем Татарским

«Встреча с песней» - сегодня гостья нашей рубрики «Встречи». Мой собеседник - незаменимый (потому что только он может делать эту радиопередачу в своем стиле - «по-Татарски») и незаменяемый (никем в течение 33 лет) ведущий - Виктор Татарский. Тише, тише! Вы слышите? Откуда-то доносится мелодия из песни про одинокую гармонь. А это значит, что скоро зазвучит по радио такой красивый бархатный и обволакивающий голос и миллионы слушателей застынут на том месте, где он их застал. Он неторопливо ведёт задушевную беседу, читает и комментирует письма так, что уже не хочется никуда бежать. Этот голос, может, и не желая того, напоминает - служенье муз не терпит суеты.

«Встреча с песней» - не концерт по заявкам. Песня звучит в эфире лишь в том случае, если она стала частью чьей-то судьбы. Если же в конверте запечатан крик души - будьте уверены - его услышат, и совершенно чужие люди пойдут на почту, чтобы отправить посылку с детскими вещами или скинутся кто сколько может. Значит, «Встреча с песней» - это клуб? И девиз его - сопереживание? Ещё эта передача делает живым песенный фонд. Сами слушатели помогают его восстанавливать. И ещё - передача не дала такому немодному сегодня эпистолярному жанру испустить дух. Люди ещё пишут письма. И их монологи превращаются в диалоги, а диалоги - в общение со многими людьми.

- Виктор Витальевич, вы читали в своих сольных программах Булгакова, Трифонова, Зощенко, Моэма. Вы - актёр. Не в этом ли кроется секрет вашего обаяния?..

- «Игра» в общении со слушателями противопоказана. Важно убрать, спрятать всякое актёрство подальше, садясь у радиомикрофона. Труднее всего - ничего из себя не изображать, быть самим собой.

- Но специальность «актёр» обязывает терять себя на время, входя в чей-то образ. Сколько вы проработали по специальности?

- Один год. Я играл в Астраханском драматическом театре (кстати, вместе с Владимиром Меньшовым). Потом было мурманское радио. В театральное училище им. Щепкина я поступил с третьего раза. Я не хотел быть театральным актёром и актёром кино потому, что это самая зависимая профессия: от режиссёра, от труппы. Зависимость в ней на все 100 процентов. На радио у меня была всегда хотя бы относительная, но всё-таки свобода. «Встреча с песней» родилась 31 января 1967 года - как автор передачи я сам себе режиссёр и ведущий.

- Виктор Витальевич, говорят, что вы одним из первых в нашей стране замечены в распространении современной музыки «дикого» Запада аж в цензурные 70-е годы...

- Я вёл передачу по «Маяку» «Запишите на ваши магнитофоны». Тогда мне было это интересно, потому что «пропаганда» такой музыки запрещалась.

- Если сейчас вспомнить радио тех лет, то у меня вызывают чувства некоторой ностальгии названия таких передач, как «С добрым утром», «Опять - 25», «Радио-няня», даже «Пионерская зорька» - в конце концов... А у вас?

- Я не выношу слова «ностальгия». В нём есть обречённость.

- Хорошо, заменим его словами «добрая память»...

- Добрая память у меня осталась от радиоспектаклей с голосом Раневской, например. В юмористических передачах юмор был не всегда на высоте, в детских - излишняя идеологизация. Наша пропагандистская машина и здесь перестаралась.

- А правда ли, что юмористическая передача «Опять - 25» поменяла название сразу же после XXV съезда партии за своё такое несерьёзное совпадение в цифрах?

- Это всё байки и случайное совпадение во времени. Так же, как в год 100-летия Ленина, идеологи усмотрели прямую связь юбилея вождя со словами в песне про любовь «Лада»: «Нам столетье не преграда, и хочу я, чтоб опять...»

- На радио ваша передача «Встреча с песней» - долгожитель. На первый взгляд - это концерт по заявкам, а на второй - это совершенно новый и, по-моему, ещё ни кем не опознанный жанр. Здесь песня не цель, а повод рассказать свою историю, например, о первой любви и о той песне, которая была третьей – и совсем не лишней. Здесь песня - машина времени, на которой можно попасть в свою юность и на время испытать те чувства, которые всколыхнула музыка в те года... Как можно назвать этот жанр?

- Не мне давать оценки, пусть жанр определяют специалисты. Песня не причина, а повод поговорить. У нас не концерт по заявкам, где Тося может передать привет для Нюси, нет. У нас потрясающая почта. Я выбираю для чтения в эфире такие письма, которые просто не могу не прочитать. Песни у нас звучат эксклюзивные. Главная задача - не дать «забыться» песенному фонду. Когда-то песни были запрещены, потом начали их восстанавливать. Помогают в этом и слушатели - у одних память сохранила музыкальное оформление к событию, и песня стала действующим лицом. А у других - сохранилась уникальная запись этой же песни. Бывает и так, что трагическое событие ассоциируется с какой-нибудь легкомысленной песенкой - просто она где-то звучала в самый неподходящий момент.

- Жизнь - штука трагикомическая, как сказал мне недавно Леонид Броневой. Вы могли бы что-нибудь вспомнить по этому поводу?

- Вы представляете, что было бы с моей головой, сохрани она багаж из 730 передач? Я тогда не смог бы сосредоточиться на дне сегодняшнем. Вот передо мной лежит письмо заключённого. Он мне рассказывает, что за неуплату долгов у них отключили «Радио России» - первую кнопку. Письма пишут в тюрьмах, в больницах, в поездах дальнего следования... Самое главное - всё-таки общение с людьми. Диалог. Многие песни в нелучшие для них времена «размагничивались» - стирались с лица земли, но благодаря любительским записям воскресли. Иногда идеологи были правы - хватало и вульгарных, и пошлых «произведений». Порой песню запрещали из-за её «отца» - если автор уехал на Запад или в чём-то провинился. Или песню не пускали в эфир из-за того, что кто-то перестарался на волне какой-нибудь антиалкогольной кампании Горбачёва-Лигачёва. Так, Пушкин оказался в гонении при Горбачёве за следующую свою «алкогольную пропаганду»: «Поднимем бокалы, содвинем их разом, да здравствуют Музы, да здравствует разум!»

- Да, разум явно не здравствовал, когда под эту кампанию попал и фильм «Ирония судьбы...» и нас лишили новогодней сказки.

- И тем не менее я не разделяю тоски по прошлому и «ностальгирую» вместе со слушателями - пусть мы раньше были моложе и чувствовали себя лучше, но нельзя же идти вперёд с головой, повёрнутой назад.

- Уверена, многие слушатели видят в вас священника, которому они исповедуются; доктора, который умеет врачевать душу, родственника. Вы стали для многих членом семьи - и хотели того или нет, но возродили эпистолярный жанр. Если зрительно представить, сколько мешков писем за 33 года вы поставили бы перед собой сейчас?

- Несколько десятков мешков наберётся. В месяц я получаю несколько сотен конвертов. Мое чтение на 50 процентов состоит из писем, оставшиеся 50 процентов - из художественной литературы. Письма - это мощный поток энергии, и положительной, и отрицательной. Я научился чувствовать, глядя на запечатанный конверт, что исходит из письма - добро или зло, а по почерку - определять характер. Глядя на адрес на конверте, знаю, какой джинн оттуда выпрыгнет.

- Наверняка чуть ли не в каждом письме самыми лестными эпитетами награждают ваш голос, да и просто признаются в любви... Вы про себя не поете: «Всю жизнь быть в маске - судьба моя»?

- Как сказал Светлов: «Значенья своего я не превысил, мне это не идёт». Когда я появился на экране, лет пять назад, по этому поводу получил - от 50 процентов слушателей: «Именно таким я вас и представлял», от других 50 процентов: «Вы разрушили тот образ, который был со мной много лет...»

- Когда я слушаю вашу передачу, прихожу к выводу, что больше писем грустных. Не потому ли, что счастье для большинства из нас - это состояние всегда в прошедшем времени?

- В минуты счастья кто ж напишет! Счастье отмечают с друзьями или любимыми. У нас ещё человек звучит не «гордо», а «горько». Задним числом мы замечаем, что мы были молоды и здоровы, а значит, вполне счастливы. «На свете счастья нет, а есть покой и воля», как сказал поэт. В основном по настроению слушателей можно понять: «Печаль моя светла». Есть такое забытое слово «соучастие». Если звучит в эфире письмо о чьей-то беде: дети без работы, внук болен, нет денег на лекарства, одежду – люди сопереживают, просят адрес беды. И если у меня прерывается дыхание и голос звучит иначе, чем обычно, то слушатель тут же это замечает и спрашивает: не случилось ли у меня чего... Но просто так сложилась передача. Однажды ЦК КПСС обвинил меня: «Что-то у Татарского грусть какая-то в передаче». На что я сказал: «Передача – это только срез из нашей жизни». Пушкин, Гоголь, Чехов замечали: грустна Россия наша, ох как грустна. Миллионы людей обречены на вечное преодоление трудностей. Порой эти трудности мы сами себе создаём, а потом мужественно их преодолеваем. Взрываются дома со спящими в них людьми и переходы, не прекращается бессмысленная война... Над нами какой-то рок. Но в наших людях генетически заложена программа на выживание. Я помню блокадный Ленинград – самую суровую школу жизни и смерти. Те, кто через эти круги ада прошёл, требовательно относятся к себе и к другим.

- Каждый человек ведёт сам с собою, а то порой и вслух разговор. Какой для вас собеседник Татарский?

- Ужасный! Не люблю я его, но вынужден терпеть.

- Вы письма любите получать, а писать?

- Я не люблю писать писем. Делаю это в случае крайней необходимости, ведь у писем есть свой срок годности - нужно вовремя помочь. Когда Саша Сокуров был ассистентом режиссёра и жил в Горьком один, он написал мне как слушатель - ему нужна была поддержка. Мы переписывались. На тех тридцати письмах стоит штемпель 1970 года.

- На ваши передачи приходили великие люди - Утёсов, Русланова... Вы не готовите к изданию свою книгу воспоминаний?

- Я не хочу подводить итоги. День вчерашний вытесняет новый день. Передача живая. Она живёт вместе со мной во времени и пространстве. Ведь каждая песня и есть книга.

Елена Волкова. Газета «Рабочая трибуна», № 176, 20 сентября 2000 года