Тоска по Татарскому

Так назывался мой первый очерк о Викторе Витальевиче: «Тоска по Татарскому». Это название ему нравилось. Бывало, вдруг вспомнит о нём и в который раз с притворной строгостью спросит: «И вы сами придумали такой странный заголовок?.. А может, редактор?..»

«Да нет, - с ученической поспешностью отвечаю я, - это мой заголовок!»

И тут Виктор Витальевич весело отзывается: «Браво!..»

Тогда, тридцать лет назад, это название - «Тоска по Татарскому» - казалось странным и мне самому. В начале 1990-х Виктор Татарский был на пике своей популярности и как актёр, и как радиоведущий. «Встречу с песней» слушали в стране все, у кого был репродуктор на кухне или транзисторный приёмник на тумбочке. Я же только за две недели до выхода статьи в «Комсомолке» познакомился с Виктором Витальевичем, и впереди были долгие годы нашего счастливого, ничем не омрачённого общения. Какая могла быть тоска?..

Виктор Татарский родился 17 ноября 1939 года в семье научных работников, живших в Ленинграде на Кировском (ныне Каменноостровском) проспекте в доме 26/28. Это знаменитый дом «трёх Бенуа» на 16-й линии Васильевского острова. Отец — Виталий Борисович Татарский (1907-1993) — был учёным в области геолого-минералогических наук, преподавал в Ленинградском университете, заведовал кафедрой. Мать — Нина Юрьевна Икорникова (1913-2002) — химик, во время войны - начальник цеха* в Институте галургии; правнучка Николая Гавриловича Чернышевского.

Про первые семь лет жизни Виктора Витальевича мы почти ничего не знаем. Всё, что сам он знал о себе маленьком, - это рассказ матери, относящийся к зиме 1941-1942 годов: «Я везу тебя на санках, вдруг - взрыв. Ты показываешь рукой в ту сторону и смеёшься...». Четыре года (с 1942-го по 1945-й), проведённые мальчиком в Доме малютки Петроградского района Ленинграда, и вовсе были скрыты от него непроницаемой завесой. Так было со многими детьми, родившимися в канун войны: Господь прикрыл им ладонью глаза, заслонил от них самое страшное.

О том, что пережил маленький Виктор, мы можем лишь догадываться по редким документам или немногим свидетельствам ленинградцев.

Вот что записывал в дневнике врач Израиль Назимов (он заведовал отделом внебольничной помощи Ленгорздравотдела): «15 февраля 1942. Воскресенье. Просмотрел работу Дома малютки. Плохо. Нужно срочно принимать решительные меры. Борьбы за жизнь ребёнка в этом учреждении не чувствуется. Часов в 7 вечера начался сильный артиллерийский обстрел города...»

А вот запись из дневника военного шофёра Николая Елисеева, 24 апреля 1942 года: «В результате налёта имеются жертвы гражданского населения. Одна авиабомба упала в Дом малютки, убила заведующего и несколько детей. Главной целью удара был Васильевский остров... Имеются попадания в крейсер...»

В Ленинграде Дома малютки были открыты во всех центральных районах города. Прежде всего туда направлялись маленькие сироты и дети ленинградцев, ушедших на фронт. О каких конкретно Домах идёт речь в приведённых выше дневниковых записях, мы не знаем, но очевидно, что все они страдали от налётов, от голода и холода.

Судя по дневнику И. Назимова, были попытки их эвакуировать, но самое большее, что удавалось, - это вывезти детей на лето в зелёные пригороды Ленинграда, на «дачу».

Память вернулась к мальчику лишь 9 мая 1945 года, когда отец привёл его на набережную Невы, где в честь Победы выстроились на рейде расцвеченные огнями военные корабли и раздались залпы салюта.

После расформирования Дома малютки Витя жил у друзей семьи**. После войны они разыскали Нину Юрьевну, жившую уже в Москве, и она забрала сына в столицу. К тому времени родители мальчика разошлись. Нина Юрьевна вышла замуж во второй раз. Отчимом Виктора стал театральный режиссёр Валерий Михайлович Бебутов. Человек большой культуры и такта, Валерий Михайлович относился к мальчику бережно, никогда не повышал на него голос. Он понимал, что после того, что пережил Витя, с ним не может быть легко и просто. И характер у Виктора оказался скорее от матери, чем от отца, - взрывной, предельно эмоциональный и при этом скрытный, глубоко замкнутый. Бебутов умел одним словом - в нужной интонации и вовремя сказанным — дать оценку тому или иному поступку Вити. Именно Валерий Михайлович дал пасынку первые уроки актёрского мастерства - уроки владения собой. Благодаря Бебутову перед подростком открылся мир сцены, мир театра.

В Москве Витя оказался новеньким и во дворе, и в школе. Так началась его личная война за свою жизнь и достоинство.

Дети войны - подранки, безотцовщина. Часто - нервные, «психованные», как тогда говорили. Свою обездоленность пацаны вымещали на ровесниках послабее или ребятах помладше. Ни матери, ни милиция с ними не справлялись. Осколки зла и горя, попавшие в детские души, не может извлечь ни один хирург.

Виктор Витальевич рассказывал мне: «Мы жили в деревянном двухэтажном доме. Он стоял на углу Борисоглебского и Собачьей площадки, на месте нынешнего кинотеатра “Октябрь”. Мы там жили с 1947 по 1957 годы. Арбат был бандитским районом, а наша 103-я школа - хулиганской. На меня часто налетали мальчишки - втроём-вчетвером на одного. Поэтому сейчас, если вижу, что мальчишки обижают слабого или несколько на одного, - я тут же вмешиваюсь. От меня отстали только в седьмом классе, когда я организовал драмкружок имени Сергея Мартинсона и у меня стали заниматься старшеклассники: они домой меня провожали, чтобы я жив остался... А вы спрашиваете, почему я не пишу мемуары. А что вспоминать? Как меня колотили? Или как разводились родители? Или как я оказался в Доме малютки?..»

В последние годы Виктор Витальевич, обычно избегавший говорить в эфире о себе и от себя, признавался, если это было к месту, что он - ленинградец и всю блокаду оставался в ленинградском Доме малютки. При этом он непременно благодарил тех, кто спас его в годы войны. Надеялся: а вдруг кто-то из сотрудников ещё жив и услышит по радио его слова.

27 января 2014 года, в день 70-летия снятия блокады Ленинграда, Виктор Татарский участвовал в прямом эфире «Радио России» и сказал тогда: «Хочу поблагодарить сотрудников детского дома на Петроградской стороне. Я низко кланяюсь им. Они спасали детей. Это был подвиг...»

В ответ слушатели «Встречи...» писали Виктору Витальевичу: «Спасибо тем женщинам, которые в блокадном Ленинграде сберегли вас крошечкой...»

Но ни одна из его спасительниц, увы, так и не откликнулась.

Разбирая почту «Встречи с песней», Виктор Витальевич в особый пакет откладывал письма из Ленинграда. Они звучали в эфире в первую очередь.

В 1970-1980-е годы все свои литературные программы Татарский старался прежде всего показать в родном городе. И ленинградцы отвечали ему любовью. Особенно ему запомнилась худенькая седая женщина, приходившая на все его выступления с маленькой корзинкой, прикрытой салфеткой. «После концерта она подавала эту корзинку мне. В корзинке было домашнее печенье...»

Бывая в гостях у Виктора Витальевича (а жил он в старинном арбатском доме, замечательном не только своими знаменитыми жильцами, но и тем, что в нём находился легендарный «Зоомагазин») и бросив взгляд в окно, нельзя было не вспомнить Ленинград - за окном открывался совершенно петербургский двор-колодец.

В Главную музыкальную редакцию Всесоюзного радио недавнего выпускника Щепкинского училища Виктора Татарского привёл Онегин Гаджикасимов. Рекомендация популярного поэта-песенника оказалась убедительной. Кроме того, за плечами у Виктора был опыт работы на Мурманском радио и телевидении. И вот в 1967 году в эфир вышла его авторская «Встреча с песней», ставшая эпохой в истории отечественного радиовещания: появилась передача, целиком основанная на письмах слушателей, создававших её сюжеты, её драматургию.

---

Ещё в 1950-е годы журналист Иван Спиридонович Рахилло вёл на Всесоюзном радио передачу с таким же названием. В ней звучали рассказы авторов песен об истории их создания. В середине 1960-х «Встреча с песней» вернулась в эфир благодаря режиссёру Терезе Владиславовне Рымшевич. Но передача тогда выходила эпизодически (чаще всего к красным датам календаря) и была основана на интервью с авторами песен. С 31 января 1967 года начались регулярные (примерно раз в месяц) выпуски «Встречи...». Первые семь выпусков провёл актёр Геннадий Леонидович Бортников. С 1968 года «Встреча с песней» стала выходить в эфир раз в две недели. Её ведущим на более полувека стал Виктор Татарский.

---

Виктор Витальевич в разное время вёл на радио и другие популярные музыкальные программы («Запишите на ваши магнитофоны», «Музыкальный глобус», «На всех широтах»), но «Встрече с песней» выпала совершенно особая судьба. Эта авторская программа Виктора Татарского побила все мировые рекорды звучания в эфире. В январе 2022 года передаче исполнилось 55 лет.

Первые четверть века своей жизни «Встреча с песней» выходила по пятницам. Позднее, в 90-е - по субботам в 21 час 10 минут по московскому времени.

Поначалу «Встреча...» была адресована фронтовикам и тем, кто пережил войну (а не пережили её в ту пору, в 1967 году, лишь те, кто был младше двадцати двух лет). Следуя просьбам фронтовиков, Виктор Татарский искал и передавал в эфире редкие песни военной поры. Но уже тогда главной составляющей передачи он считал содержательные письма. Под содержательностью он понимал и мысли, и сюжет, и чувства, и стиль, и даже почерк. Это был для него главный критерий при отборе писем.

«Встреча...» родилась как ответ на то, что начинало происходить с памятью о войне, как реакция самых чутких сердец на казённое к этой памяти отношение. Именно на рубеже 1960-1970-х стал нарастать пафос майских торжеств, на фронтовиков щедрым дождём посыпались юбилейные медали. Появились таблички с дикими аббревиатурами, их до сих пор ещё можно встретить в сельпо и районных больничках: «Участники и инвалиды ВОВ обслуживаются без очереди», «Палата ИОВ».

Негромкие и сердечные песни, родившиеся в окопах и блиндажах, вытеснялись громовыми одами победе и партии. Одновременно нарастало ощущение невыплаканности горя, недосказанности. Кровоточащая рана заслонялась бетонными монументами.

Через полвека, уже на наших глазах, сытые циники, не нюхавшие пороха, доведут эту тенденцию до апофеоза: они приватизируют память о войне и сделают из неё инструмент удержания власти.

Самые совестливые люди уже в конце 1960-х предчувствовали такую опасность. Константин Симонов записывал в дневнике: «Я сделал для себя окончательный выбор и решил до конца своей жизни класть все оставшиеся у меня силы на то, чтобы, во-первых, в меру своих сил и понимания писать и говорить правду о войне; во-вторых, на то, чтобы опять-таки в меру своих сил и понимания мешать тому, чтобы о ней говорили неправду; в третьих, стремиться к тому, чтобы роль рядового участника войны, вынесшего на своем горбу её главную тяжесть, предстала перед последующими поколениями и во всем её подлинном трагизме, и во всем её подлинном героизме...»

Симонову тогда было пятьдесят лет, Виктору Татарскому — двадцать семь. Знаменитый поэт-фронтовик и пока мало кому известный молодой актёр сделали один выбор. Оба ради правды пожертвовали многим. Симонов — покоем, устоявшимся положением классика. Татарский — карьерой официального диктора, преемника Юрия Левитана.

Как раз в январе 1967 года, когда в эфир вышел первый выпуск «Встречи с песней», Константин Михайлович Симонов отстаивал перед чиновниками свой документальный фильм «Если дорог тебе твой дом». В конце концов ему пришлось снять своё имя с титров фильма: «Быть причастным к искажению нашей истории при помощи умолчания о её наиболее драматических моментах я, как писатель, не могу».

Виктор Татарский вёл борьбу с теми же чиновниками на своём фронте. Многомиллионная аудитория «Встречи...» о цензурных сложностях ничего не знала, но чуткие люди догадывались, сколь нелегко приходится молодому ведущему. Они стремились поддержать его - кто при случайной встрече, кто телефонным звонком, кто письмом.

С первых выпусков «Встречи...» её слушателем стал Михаил Исаковский: «Давно хотел написать Вам, чтобы сказать спасибо за отличную передачу “Встреча с песней”, которую Вы ведёте. А ведёте Вы её так умело, так умно, с таким большим тактом и пониманием, что, кажется, лучше и нельзя. Словом “Встреча с песней” представляется мне самой лучшей из всех постоянно существующих на радио передач, и спасибо Вам, что она такая... Буду Вам признателен, если Вы позвоните мне в ближайшее время...» (январь 1973 г.)

С первого же выпуска передачи в 1967 году нота светлого воспоминания была задана музыкальной заставкой - оркестровым вступлением к песне Михаила Исаковского и Бориса Мокроусова «Одинокая гармонь». Отчего-то, только заслышав её, затихаешь — так, что слышишь собственное дыхание. Иногда голос Татарского заставляет чуть ли не вздрогнуть от странного чувства: кроме тебя и многих-многих рассеянных по планете слушателей, у «Встречи...» есть ещё один Слушатель. И он слушает вместе с нами...

«Встречу...» и её ведущего полюбили Леонид Утёсов и Изабелла Юрьева, Юрий Никулин и Леонид Енгибаров, Лидия Либединская и Александр Сокуров (тогда ещё школьник), Лев Шилов и Валентин Курбатов, Никита Михалков и Юрий Соломин, Александр Городницкий и Юрий Визбор... Пронзительные письма во «Встречу...» пришли от Василия Белова и Виктора Астафьева****.

Голос Татарского создавал вокруг себя пространство умной, благоговейной тишины, притягивая к приёмникам талантливых, самостоятельно мыслящих и глубоко страдающих людей. Виктор Витальевич так и говорил о своей аудитории: «Благополучные люди не пишут во “Встречу...”». А ещё он любил повторять: «Слушатели “Встречи...” - лучшая часть человечества».

Фронтовики доверяли ему то, о чём порой избегали рассказывать даже близким. Они писали не о подвигах, а о погибших друзьях. С раскаянием вспоминали такие случаи, которые их не красили. Ими двигало чувство вины перед ровесниками, которые остались на полях сражений. Так они исповедовались. Исповедальная нота во «Встрече...» стала определять всё её духовное содержание, задавать интонацию передаче.

В Церкви священник, участвующий в таинстве исповеди, находится в наиболее сложном, можно сказать, пограничном положении: он стоит между человеком и Богом как часовой, охраняющий это событие особой важности. Поэтому (если есть на то возможность) исповедуют прихожан священники духовно и житейски опытные, часто пожилые. А Татарскому и тридцати не было, когда исповедальные письма хлынули к нему потоком: как будто люди ждали вот именно такого человека - сдержанного, немногословного, скупого на эмоции, с таким голосом - ленинградским, без всякой актёрской вальяжности или наигранной доверительности.

Виктор Витальевич хорошо понимал силу воздействия своего голоса. Не раз мы вместе были в самых разных «присутственных местах», и чаще всего он предоставлял мне право вести переговоры с администраторами, кассиршами, продавцами. Не хотел пользоваться слишком узнаваемым голосом как рычагом, который открывает двери.

С годами «Встреча...» стала, никак этого не декларируя, первой подлинно христианской программой на радио. Это была уже передача не только о человеке на войне, но и о судьбе вообще, о любви, о несении креста и о жизни после смерти. Всё это произошло ещё в советское время, в семидесятые-восьмидесятые годы, и никакая цензура ничего с этим не могла поделать, поскольку таким был дух передачи, а он неуловим административными мерами.

Впрочем, после 1991 года новые хозяева жизни сделали то, что прежним держимордам не удалось: они выкинули «Встречу с песней» с «первой кнопки»*****. Хотели и припугнуть, и приручить Татарского. Рассчитывали никуда не денется, придёт на поклон, бросит «Встречу...», которая не вписывается в новую реальность, продаст свой голос за крошки с барского стола, начнёт рекламировать пиццу, пиво или какую-нибудь политическую партию. Но Татарский отмёл соблазны и искушения. Даже в горькие месяцы безденежья отверг все предложения поучаствовать в рекламе. А таких - настойчивых - предложений было множество, и сулили торгаши миллионы.

Прошло несколько лет и «Встречу...» по настоянию слушателей вернули в эфир главной радиостанции страны. Но это была уже не та большая страна, где голос Татарского собирал у приёмника жителей Риги и Полтавы, Вильнюса и Ташкента, Еревана и Ашхабада... По злой воле заигравшихся политиков миллионы людей лишились возможности слушать любимую передачу (и лишены до сих пор).

Как относилось к Виктору Татарскому руководство радио? Не сказать что недоброжелательно, но чувствовалась настороженность. С давних пор в начальственных коридорах за Татарским закрепилась опасная слава «неуправляемого». Поэтому почтение, которое ему время от времени выказывалось, выглядело натужным, отдавало холодком.

Татарскому не мешали, но и не помогали. Ни разу не предложили машину, чтобы привезти на запись. Зная о его давних проблемах с сердцем, никто из радионачальников даже не подумал о том, чтобы привлечь к лечению серьёзных специалистов или хотя бы предложить путёвку в санаторий.

Ничего этого Виктор Витальевич не просил, но могли бы ведь и сами догадаться. Могли бы не принуждать к увольнению его постоянного звукорежиссёра. Могли бы не бросаться на летучках такими словами как «нафталин». А ведь нашлись доброжелатели, поспешившие сообщить.

С конца 1980-х годов Татарский был волен высказываться в своей передаче обо всём на свете, но он никогда не тянул одеяло на себя. Лишь изредка в нескольких словах комментировал письма или отвечал на заданный вопрос. «А я живу с бабушкой, и у меня нет планшета», - пишет мальчик из Орла. И тут Виктор Витальевич будто между прочим роняет: «И у меня нет планшета, как-то обхожусь...» Или кто-то пожалуется в письме: «У меня нет машины...»; а Виктор Витальевич утешительно заметит: «Я тоже пешеход, машины нет...» В почте попадались и неподписанные письма. Это огорчало, но он знал, что у слушателей бывают причины не называть себя, поэтому, представляя письмо, позволял себе лишь понимающе, с еле приметной улыбкой вздохнуть: «Письмо неведомо откуда, незнамо от кого...» Говорил слушателям: «Вглядываясь в ваш почерк, я вижу вас...» Вот почему он предпочитал рукописные письма электронным. (Как писал отец Павел Флоренский: «В произведении руки человеческой всегда есть таинственное мерцание жизни».)

Теперь уже не секрет. Виктор Витальевич записывал выпуски «Встречи с песней» не просто заранее — за год-полтора до выхода в эфир. В том была жизненная необходимость: на тот случай, если автор «Встречи...» заболеет, сляжет, попадёт в больницу. Да и вообще: у нас всегда может произойти что-то непредвиденное. Он говорил: «Я никогда не забываю, в какой стране мне выпало родиться».

Некоторые коллеги считали предусмотрительность мэтра причудой: «Ну это же анахронизм!..» Недоумевали порой и авторы писем во «Встречу...»: «Ну когда же прозвучит моё письмо?! Сколько можно ждать...» А тем временем все письма были в работе: некоторые отложены до определённой даты, другие вошли в сценарий передачи, а третьи уже прочитаны у микрофона, но сама передача ещё ждала своего часа выйти в эфир. Уезжая в отпуск, он тревожился и просил меня «присмотреть» за «Встречей...». Это означало послушать в субботу передачу с особенным вниманием, отслеживая звучание как музыки, так и голоса.

Его прощание со слушателями никогда не было рутинным. Невозможно представить, чтобы Татарский сказал слушателям банальное «пока-пока» или «до новых встреч в эфире». Он приберегал для финала передачи что-то особенное, иногда дружески шутливое, иногда чуть высокопарное, но всегда полное искреннего участия и заботы. «Добрых летних дней...» - «Не простужайтесь, берегите себя и всех, кто вам дорог...» - «Мира и благоденствия вашему дому, весеннего настроения...» - «Добрых мыслей, благих начинаний...» - «Добра и благоденствия!..» - «Остаюсь без лести преданный вам Виктор Татарский...» - «Диалог с вами вёл Виктор Татарский...»

Особенно внимателен Виктор Витальевич был к письмам молодых. Во «Встрече...» звучали немыслимые для современного эфира обращения: «Досточтимый Михаил Николаевич, поздравляю вас с шестнадцатилетием!..» Он и к моим дочерям всегда обращался на «вы» и только по имени-отчеству: Ася Дмитриевна, Вера Дмитриевна...

Татарский говорил: «“Встреча...” - это то, что поручено мне на Земле». Чтобы перепоручить её подготовку кому-либо другому, - об этом не могло быть речи ни при каких обстоятельствах. Да и кто бы потянул этот крест? Татарский ведь был не только ведущим, но и режиссёром и сценаристом передачи. Он один был всем.

Его одиночество перед микрофоном разделял только звукорежиссёр Дмитрий Фёдоров. Кстати, именно он помог спасти «Встречу...» в пандемию, когда аппаратные оказались недоступны, - запись проходила на квартире у Татарского. Так что, слушая последние выпуски «Встречи...», знайте, что вы буквально, а не в переносном смысле, в гостях у Виктора Витальевича на Арбате.

В злосчастном феврале 2022 года я пожаловался ему: не пишется - всё из рук валится. В ответ он сказал, что работает над выпусками... 2024 года. «Ну и как там, в 2024-м?..» - спрашиваю вовсе не шутя, а всерьёз. Виктор Витальевич грустно хмыкает и переводит разговор на другую тему.

Он не любил иллюзии и отвергал пустое благодушие с его дежурными утешениями: мол, не переживайте, как-то само наладится. Услышав от кого-либо совет «не принимайте близко к сердцу», Татарский морщился как от зубной боли. Он считал такие фразы вопиющей, нестерпимой пошлостью, а того, кто смел давать ему такие рекомендации, мог навсегда вычеркнуть из круга своего общения.

В глобальном масштабе Виктор Витальевич не мог ничего предотвратить, но верил в то, что «Встреча...» поможет кому-то зацепиться за жизнь, не сорваться в пропасть. «Виктор, спасибо, что не даёшь умереть старым песням, которые и мне не дают умереть...»

Место Виктора Татарского в русской и мировой культуре ещё долго не будет определено. Для этого должна осесть информационная пыль. Должна развеяться пелена ожесточения, многим застилающая глаза. Нам осталось огромное наследие - километры бесценных записей, каждая из которых - эталон русской речи, классика звучащей словесности.

Магией своего голоса Виктор Татарский творил культуру будущего, соединяя в своей работе музыку, поэзию, историю, театр, эстраду, психологию, журналистику, риторику, святоотеческие заветы и даже медицину. Можно назвать это искусство синтетическим или полифоническим, но точнее назвать искусством Татарского.

Мы познакомились тридцать лет назад, 21 августа 1994 года. К тому времени я уже много лет слушал «Встречу...» и представлял себе её ведущего как человека щепетильного, взыскательного, строгого, очень закрытого. Так и оказалось: щепетилен, взыскателен, строг, закрыт.

Но я ушёл от него в каком-то весёлом недоумении, успокоенный и свободный от страха перед мэтром. Последнее, что сказал Виктор Витальевич, когда я стоял уже в дверях: «Храни вас Бог».

Перед тем как появиться на пороге у ВикВита****** первый раз, я, конечно, позвонил. А до этого искал номер его телефона. Найдя, не сразу решился набрать. В ту пору мне было тридцать два года, не так и много, но уже саднила тоска по детству, по его вдруг осознанной недосягаемости. Мне казалось, если я встречу ВикВита, отменится горестная невозвратность. Знакомство с Татарским придавало осмысленность переезду в Москву. Приехали мы в столицу в трагические дни октября 1993 года — беда витала в воздухе. Неустроенность первых месяцев, болезни детей, ещё совсем маленьких, переживания жены, неурядицы на работе — после всего этого нельзя было не пожалеть о переезде, о том, что зря сорвал семью с места.

Встреча с Татарским и вдруг родившаяся наша дружба были одним из тех немногих счастливых московских событий, которые впоследствии помогли мне отчасти оправдаться перед родными людьми за муки переезда. Человеку с годами очень важно знать, что всё в его жизни было не случайно, не впустую; что и опрометчивые поступки, влекущие нас неведомо куда, Господь наполняет смыслом.

«Встреча с великим человеком продолжается дольше, чем мы предполагаем, и налагает на нас обязательства, о которых мы не подозреваем...» (Эдуард Бабаев).

Отзвук наших встреч и разговоров сохранился в моих дневниковых записях. Записи скупые, сделанные на бегу, поэтому, предлагая их читателю, я, сколь позволит память, буду их комментировать.

Акварель

Осень 1994
Казанский вокзал. Дождь. ВикВит: «Я обожал Паустовского. Когда он умер, я нёс его гроб. Это был единственный писатель, которого я хоронил от Дома литераторов на улице Герцена до места упокоения. А хоронили Паустовского в Тарусе... Я дружил с Алёшей Паустовским. Алёша не раз приезжал ко мне. Он был замечательной личностью. Его акварель - спокойный осенний пейзаж много лет висит передо мной на стене...»

Алёша Паустовский ушёл вслед за отцом и тоже лежит на Тарусском кладбище. Ему было всего двадцать шесть лет, когда он погиб.

Верится, что Алексей когда-нибудь написал бы портрет Виктора Витальевича. Вообще странно, что никто из художников не просил его позировать. Впрочем, он вряд ли бы согласился. (А ведь лицо у Татарского было редкостное: смуглое лицо испанского гранда, сложное по изменчивости, по глубине запечатленных на нём переживаний, по благородству черт, принадлежащих разным народам Кавказа, Ближнего Востока и Европы. С определённостью он говорил мне о том, что среди его предков — армяне, евреи, поляки и русские, а в какой-то глубине и татары, конечно.)

Акварель, подаренная Татарскому Алёшей, удивительна по «паустовскому» настроению. Поздняя осень. Дворик почтовой станции в Тарусе: амбары, сараи, тележные колеса, солома... И - никого. Всё замерло перед первым снегом. Акварель много лет висела просто прикреплённая на кнопки и потому выгорела на солнце, бумага пожелтела. Однажды Виктор Витальевич подарил «Тарусский дворик» мне. Теперь акварель висит у меня в комнате, теперь уже в рамке, под стеклом.

Мы часто говорили о Паустовском. Прощание с ним в Тарусе в июле 1968 года Виктор Витальевич вспоминал как одно из главных событий в жизни. А ещё до этого, в Щепкинском училище, он выбрал рассказ «Старик в станционном буфете» для чтения на экзамене. Это было первое литературное произведение, прочитанное Татарским со сцены, и оно навсегда осталось в его репертуаре. Разбуди его ночью - и он мог прочитать этот рассказ.

В Третьяковке

Май 1995
ВикВит: «Вас в Третьяковке спрашивают картины: “Где Дима?” “Да всё не соберётся”, - говорю я...»

Тогда начались съёмки «Истории одного шедевра», и Татарский много времени проводил в залах Третьяковской галереи, которую очень любил. Часто вспоминал отрывок из диалога Фаины Георгиевны Раневской с Натальей Крымовой. «Почему вы так часто переходили из театра в театр?» — «Я искала настоящее искусство». - «Нашли?» - «Да, нашла. В Третьяковской галерее...»

ВикВит имел своё мнение о каждой великой картине и о том, какими словами уместно о ней говорить, поэтому часто не соглашался со сценаристами, сердился, правил текст, и в результате получилось хорошо. После было продолжение - сериал о Русском музее. Тогда у Виктора Витальевича была счастливая возможность недолго пожить в родном городе.

«Кому повем печаль мою...»

23 августа 1995
«Встреча с песней» - чеховская передача. В «Доме с мезонином» есть строки - они кажутся написанными человеком, который только что услышал «Встречу...»: «Когда меня томит одиночество и мне грустно, я вспоминаю смутно, и мало-помалу мне почему-то начинает казаться, что обо мне тоже вспоминают, меня ждут и что мы встретимся...»
ВикВит: «Когда мне очень грустно, печально и я где-то далеко от Москвы, от дома, я очень люблю перечитывать короткие рассказы Чехова. Очень люблю “Попрыгунью”. Или вот “Ваньку Жукова”. Или “Каштанку”. Или рассказ “Тоска”... — “Кому повем печаль мою?..”»

«Кому повем печаль мою?..» - это было одним из любимых присловий Виктора Витальевича. По сути это — эпиграф ко «Встрече с песней». Людям некому было поведать свою печаль, и они писали на радио Татарскому. Он был их печальником. Словарь так трактует это слово: «Тот, кто разделяет печаль; покровитель, заступник, благодетель».

Источник этого горестного вопрошания «кому повем печаль мою?..» - старинный духовный стих, часто звучавший в среде паломников и странников. Стих называется «Плач Иосифа Прекрасного, проданного в рабство в Египет».

12-я аппаратная

20 октября 1995
ВикВит рассказывает:
Один профессор прислал на днях письмо на 35 страницах. Он 30 лет собирался мне написать, а написал только когда у него инфаркт случился.

Тарханова******* мне говорит про начальство:
— Витя, не расстраивайтесь - чем хуже, тем лучше.
— Как это?
— Чем ниже они падут, тем выше окажемся мы.

Как на улице дождь, у нас в 12-й аппаратной вода капает. И это слышно на записи, потом приходится вырезать эти куски и переписывать.

12-я аппаратная — намоленная. Входя в студию, закрывая за собой дверь, я оставляю в своём существе только самое хорошее. Только добро, только благорасположение, всё остальное — за дверью. Там, во «Встрече...», — я такой, каким бы я хотел быть.

31 января 1996
Письма во «Встречу...»:
«Дорогой Виктор Витальевич, здравствуйте! Поздравляю Вас сердечно с очередной годовщиной “Встречи...” У меня всё как было: живу достаточно трудно. Но, знаете, на фоне общей беды даже и не хотела бы жить благополучнее — стыдно. Пусть будет так, как у всех. Надежды не теряю, ищу маленькие радости, иногда хожу на концерты, слушаю радио - живу. Спасибо за многолетнюю верность всем нам, за чуткость и доброту.
Анна Михайловна
Москва»

«Помню, как в детстве, услышав знакомую мелодию “Одинокой гармони”, карабкалась на стол, чтобы снять со стены приёмник. С той поры прошло много лет, но так же, как в детстве, я всегда с нетерпением жду знакомые позывные и, отложив все дела, сажусь поближе к радио. Слушать Вашу передачу.
Говорят, что незаменимых людей не бывает. Уверена, что Ваша работа абсолютно опровергает эту, казалось бы, прописную истину. Если Вы, не дай Бог, когда-нибудь решите уйти на пенсию, — “Встречи с песней” просто не станет существовать.
Светлана Полетило
С.-Петербург»

Капли Вотчала

29 мая 1996
Сегодня мне стало дурно в Домжуре: сердце прихватило. Присел на первом этаже, надеясь, что станет получше. Но сердце выпрыгивало, и я думал, что же мне делать. Лекарств с собой нет. Вызывать скорую помощь как-то стыдно. Вдруг заметил прямо над головой телефон-автомат. В каком-то полубессознательном состоянии набрал номер Виктора Витальевича. Он тут же поднял трубку. Сразу понял по моему голосу, что мне нехорошо. Спросил, где я. «Никуда не уходите, я скоро». Уже через пятнадцать минут Виктор Витальевич накапывал мне в стаканчик какие-то капли (а сердце-то мне отпустило сразу, как только я увидел вбегающего в фойе Виктора Витальевича). Убедившись, что мне получше, посадил меня в такси. Я был спасён. Добравшись до дома, звоню Виктору Витальевичу, мол, всё хорошо. Спрашиваю о чудодейственных каплях. «Это капли Вотчала».

С тех пор капли Вотчала всегда есть в моей аптечке. Правда, теперь они продаются в аптеках под другим названием — «Карниланд». Такое переименование несправедливо. Борис Евгеньевич Вотчал лечил Бориса Пастернака, Анну Ахматову, Фаину Раневскую, Льва Ландау, Георгия Жукова. Главный терапевт Советской Армии, академик. А капли Вотчала элементарны по составу - нитроглицерин, ментол, этанол и настойки трёх трав: валерианы, красавки и ландыша. Каплями Вотчала пользовался отчим Виктора Витальевича - Валерий Михайлович Бебутов.

Спасатель

Июнь 1996
Приехали в Плёс. Ночным поездом до Иваново, а там такси взяли. Где бы ни появлялся ВикВит — все становятся тише, суета замирает. Будто в воздухе натягивается струна, которую все боятся задеть. И все понимают, кто натянул эту струну, — вот этот худощавый молчаливый человек. Кстати, в лицо его мало кто знает. Ему не приходится надевать тёмные очки как кинозвёздам.
В Плёсе ВикВиту нравится тишина, неспешность, простор. «Есть много замечательных вещей помимо работы. Я это всегда знал...»

Первое наше путешествие с Виктором Витальевичем — в Плёс, в дом творчества СТД. Со мной жена Наташа и младшая дочка Вера. Ей неполных семь лет. У неё сразу сложились с Виктором Витальевичем свои особенные отношения. Веруся впервые увидела взрослого человека, который относится к ней всерьёз, без приседания на корточки. Что важно - они были интересны друг другу. Оба любили собак и кошек, умели с ними общаться. После обеда Вера и Виктор Витальевич шли кормить собак, живших во дворе Дома творчества.

Июнь выдался холодным и дождливым. Приходилось не расставаться с зонтиками. На память о той поездке остался снимок: Виктор Витальевич, Наташа и Верочка стоят на ступеньках Дома творчества. Виктор Витальевич держит мой кособокий зонт со сломанной спицей.

В хорошую погоду мы ходили по Плёсу, поднимались на гору Левитана, заходили на рыночек у причала, где продавали творог, молоко, зелень и первую землянику. Виктор Витальевич покупал землянику, попутно двумя-тремя приветливыми фразами развеивая тоску грустных женщин, переживавших, что мало туристов и торговля идёт плохо.

Умаявшись от подъёмов и спусков по горам, смотрели на Волгу, на редкие теплоходы и баржи. От причала ходил катер, и однажды утром решили воспользоваться им и посмотреть, что там, на другом берегу.

Причалив, пошли в гору, к селу Красному, а Виктор Витальевич остался на берегу. Его сердце противилось крутым подъёмам. Мы побродили по селу, полюбовались издали, с крутого обрыва, на Плёс. Увидели сверху Виктора Витальевича - он стоял совершенно один, обратившись лицом к Волге, пустынной, просторной. Мне захотелось окликнуть его, но я удержался. Даже на таком расстоянии чувствовалось, что он счастлив. Счастлив от простора, от лёгкого ветра с Волги, от того, что вокруг на сотни метров никого нет и никто не дёргает, не досаждает разговорами.

Пока Наташа с Верусей собирали букет в высоких травах, я сфотографировал с горы одинокий силуэт Виктора Витальевича. Дома отпечатал снимок. И хотя лица не видно, мне кажется, это одна из самых удачных фотографий Татарского. На ней есть всё, что он любил: простор, лето, небо, одиночество.

Тем же катерком, сновавшим по Волге от берега к берегу, мы вернулись.

В ту пору жизнь была уже откровенно бедной. По набережной бродили нетрезвые, заросшие щетиной мужики, потерявшие работу и не понимающие, как жить дальше. Заприметив Татарского одного на скамейке (когда он курил, то не хотел дымить на нас и присаживался в сторонке), они как-то бочком, осторожно приближались. Просили огонька или сигаретку. Пробовали рассказать про свою жизнь, поначалу волнуясь и с трудом подыскивая слова. Увидев в его глазах понимание, увлечённо повествовали о своих горестях.

После таких встреч Татарский мрачнел. Он не умел не переживать. Уходил в свою комнату, читал Паустовского.

В его комнату мы приходили иногда вечером на чай. Чайников в номерах не было, но у ВикВита был кипятильник, и он терпеливо на всех кипятил воду.

В один из погожих дней предложил пойти на лодочную станцию и взять напрокат лодку. Он очень любил грести и вообще воды не боялся. Мы согласились.

Татарский со знанием дела выбрал лодку. Мы вышли из бухты и пошли вдоль берега Волги по направлению к нашему Дому творчества. Сначала грёб Виктор Витальевич, потом я сменил его. В какой-то момент на солнце нашла туча, ветер посвежел, и я почувствовал, что нас относит к фарватеру, где в любой момент могла появиться «Ракета» или какая-нибудь баржа. Вдруг, будто из неоткуда, хлынул дождь. На реке усилилось волнение, волны мгновенно потемнели, стали свинцовыми, лодка угрожающе раскачивалась, перестав подчиняться. Виктор Витальевич решительно прогнал меня с места гребца. Ему быстро удалось поставить лодку носом к волне, и мы пошли к берегу.

Не знаю, как Верочка, а мы с Наташей здорово тогда напугались.

«Куда я попал...»

29 августа 1996
Сегодня мы спорили по телефону (проклятая политика!). ВикВит: «Когда наступило время испытаний, ваш народ повёл себя плохо. Мы попали в уголовный барак — все резвятся, а охрана спит или пьянствует. На верх идёт всякая пакость, которую советский режим держал в узде...»

Всякий раз, сталкиваясь с хамством и прочими прелестями нашей жизни, Татарский с возмущением пенял мне: «Вот он, ваш народ-богоносец. Вы его всегда защищаете, а он ведёт себя мерзко...»

Поначалу было обидно: с какой стати я должен быть ответчиком за весь народ? Потом притерпелся.

Когда в тверской деревне погибла семья батюшки Андрея Николаева, в репортажах по ТВ на лицах односельчан не было ни скорби, ни горя. После этого ВикВит сказал мне: «Это ваш народ и убил. А вы его всё защищаете...»

Говорил с болью, почти с отчаянием. Татарский имел право так говорить, ведь он всю жизнь посвятил сопереживанию людям. Однажды он сказал мне: «У меня есть одно хорошее качество - сочувствие...» Но он не терпел сентиментального, благодушного народолюбия.

Его не очень утешали мои слова о том, что народ - это те люди, которые пишут во «Встречу...», слушают её, и это прекрасный народ. ВикВит знал, что погоду в стране делают, увы, совсем другие люди. Он с горечью прерывал меня: «Оставьте, Дима... Мой предок Николай Гаврилович не звал к топору, это на него наговаривали, а вот я бы позвал. Впрочем, у меня больше всего вопросов к людям, к нам, а не к властям...»

ВикВит считал, что я живу в иллюзорном мире и жизни не знаю. Его любимым риторическим вопросом было: «Дима, вы в какой стране живёте?.. Я вот, оказавшись младенцем в блокаде, сразу понял, куда я попал...»

Оберегал себя от иллюзий так, как мы оберегаем себя от разочарований. Ему были равно чужды как мечты о будущем, так и ностальгия по прошлому. Категорически протестовал, когда «Встречу...» называли ностальгической передачей. «Так говорят люди, которые не слушают передачу. Если бы они слушали, они бы знали, что “Встреча...” о любви к жизни, а не о любви к прошлому...»

Письма

18 октября 1996
«Дорогой Виктор Витальевич!
Большое Вам спасибо за выполнение моей просьбы. Когда я услышал в эфире своё письмо и музыку марша, то почувствовал, как мной овладело спокойствие и чувство выполненного долга перед павшими воинами, в том числе и перед моими ровесниками. Вы сделали всё так, как следовало. Приношу извинение за задержку ответа, решалась моя судьба; теперь всё хорошо.
Юрий Егоров,
Казань».

«Здравствуй, дорогая, самая любимая, такая необходимая и ничем не заменимая “Встреча с песней”! Как прекрасно, как радостно, тепло и светло на душе от сознания и чувства того, что Вы есть на белом свете и в нашей жизни и что на Вас всегда можно надеяться.
Михаил Маринов,
с. Дубчёвка,
Черкасская область,
Украина».

Кони бегут по снегу

28 апреля 1997
Получил письмо от Галины Васильевны Касиновой из Гатчины: «Спасите передачу “Встреча с песней” — этот светлый огонёк среди полнейшего безразличия к нам государства, единственная передача, которая помогает оставаться людьми...»
Обзвонил за эти дни немало серьёзных людей, которые могли бы чем-то помочь. Одни в ответ сетовали: «Нас самих закрывают». Вторые говорили: «Пойми, время таких передач прошло». Третьи хмыкали: «Старик, тут страна гибнет, а ты нашёл, о чём беспокоиться...»
В общем, шансов, что передача останется в эфире, очень мало.

5 августа 1997
Разогнали Радио-1. Что будет теперь со «Встречей...»?..

12 февраля 1999
Вместе слушаем «Встречу...» - на диване, прижавшись друг к другу. Звучит запись Плевицкой с пластинки столетней давности.
Спрашиваю детей: «На что похоже скрипение старой пластинки?..»
— Кони бегут по снегу...
— Костер горит, трещит...
— Дождь идёт...

Коврик

21 октября 1999
История, рассказанная Виктором Витальевичем.
В подъезд ходил ночевать бомж, соседи его гоняли. Но он всё равно ходил - открывал дверь отмычкой, брал у дверей Татарского на пятом этаже коврик (он у него самый длинный и чистый) и шёл на второй этаж, там против квартиры модельера Зайцева есть ниша под лестницей.
Утром Виктор Витальевич уходил по делам, а вечером на обратном пути забирал свой коврик.
Так продолжалось до осени. В Москве грянули события (1993 год). Столица наполнилась дымом и бесприютными людьми.
Тогда ВикВит рассудил, что нехорошо у бомжа забирать коврик, и вообще - пусть живёт, - хоть и не консьержка, но всё-таки живой человек в подъезде.

Былое и думы

24 января 2009
Из письма во «Встречу...»: «После вашей передачи иногда чувствую себя так, будто побывал в церкви...» Письмо подписано: «Инвалид идеологического фронта».

21 октября 2009
Звонил Виктору Витальевичу. Мои архивные занятия настораживают его. Я рассказал о найденных мною старых письмах одного церковного деятеля, рассказал с воодушевлением, а ВикВит вздохнул: «И что вы там всё в прошлом роетесь? Что вы всё назад глядите?..»

При этом любимым чтением Виктора Витальевича были мемуары. Все его последние большие работы на радио - это композиции по мемуарной прозе Александра Галича, Андрея Вознесенского, Эльдара Рязанова, Михаила Ромма и Сергея Довлатова.

Выбор книги для работы всегда был мучителен и долог. Виктор Витальевич перебирал свою библиотеку, обходил ряды букинистов на Арбате, заглядывал в Дом книги, советовался со мной, чему я был несказанно рад. Я тут же принимался азартно рыться на своих книжных полках. Откладывал то, что казалось подходящим. Скоро у телефона вырастала стопка книг, и я звонил Виктору Витальевичу, чтобы «огласить весь список». Что-то он сразу отвергал, что-то просил занести ему при случае. Иногда все отобранные мной книги возвращались на свои места, и я продолжал поиск. Итог нашего многолетнего книжного круговорота и долгих обсуждений - пять больших работ Виктора Витальевича: «Письма русского путешественника» Карамзина, «Философические письма» Чаадаева, «Былое и думы» Герцена, «Окаянные дни» Бунина и «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова.

Не раз я осторожно предлагал Татарскому самому взяться за мемуары. Он всякий раз категорично отказывался: «Я не журналист. Я изначально не журналист. Не литератор. У меня эмоциональный порыв - первый и главный. Мне неинтересно писать. Я пользуюсь видениями. Я вижу, ощущаю всех тех людей, к которым обращаюсь. Не миллионы на площади Тяньаньмэнь, а конкретных людей. Хороших, интересных, ярких, умных людей...»

Снежок и Репка

13 мая 2014
Вечером звонил Виктор Витальевич: «Расскажите мне что-нибудь...» Он насмотрелся телевизора, стало плохо с сердцем.
Я стал что-то рассказывать про внучку Лизу, про книжки, про погоду, про мытьё окон, про облака, про Снежка.

Снежок - это наш кот. Когда он выпал у нас из окна и потерялся, ВикВит каждый день звонил, чтобы узнать, нашёлся кот или ещё нет.

Везде, где бы мы ни были с Виктором Витальевичем, к нему шли собаки и кошки. Устраивались рядом, давали себя погладить. ВикВит говорил с ними. Его голос особенно нравился кошкам. Когда по радио начиналась «Встреча...», кошки устраивались поближе к радиоприёмнику и дремали, шевеля кончиками своих чутких ушей. Об этом ему не раз сообщали в письмах слушатели, об этом ему рассказывала Новелла Матвеева - она слушала «Встречу...» с кошкой Репкой на коленях. Передавая Виктору Витальевичу свою новую книгу, Матвеева написала на титульном листе: «Кошка Репка, всегда подмурлыкивающая песням Ваших радиопередач, Вам тоже кланяется! (Она любит пение Элвиса Пресли!)».

ВикВиту всегда хотелось завести собаку, но что с ней делать, куда пристроить, если надо уехать?.. Обременять кого-либо он не хотел.

11 октября 2014
Из письма во «Встречу...»: «Нет никого из действующих лиц моей судьбы...»

«Ваша постоянная слушательница Н.Матвеева...»

5 сентября 2016
Поднимаю телефонную трубку — ВикВит из Ялты: «Звоню с горечью — умерла Новелла Николаевна... Я никогда её не видел, говорил только по телефону, но ощущаю сейчас, что потерял очень близкого человека... Она была гениальной затворницей. Она часто звонила мне. Как жалко, что Новелла Николаевна не услышит октябрьского выпуска — там письмо о ней, её голос и песня Городницкого о ней...»

Взаимное дружеское притяжение Виктора Татарского и Новеллы Матвеевой установилось на моих глазах. Новелла Николаевна с детства была человеком радио. Телевидение для неё не существовало. Телевизора никогда и не было. А вот «Спидола» стояла на почётном месте. «Встречу с песней» Матвеева слушала с самых первых выпусков. Долго не решалась написать во «Встречу...» письмо, но, когда узнала, что мы знакомы и даже дружны, написала Виктору Витальевичу о «Варяге» - любимой песне своего отца. Я передал это письмо из рук в руки, и оно прозвучало во «Встрече...» Потом Новелла Николаевна ещё не раз передавала Виктору Витальевичу свои новые диски и книги.

Вот её письмо В.В. Татарскому, написанное 2 января 2009 года:

«Глубокоуважаемый Виктор Витальевич!

С Новым годом Вас! И с новыми прекрасными передачами - “Встречи с песней”!

Я их слушаю (по возможности - не пропуская) с начала 1960-х годов. Хотя точно уже не помню,“Встреча с песней” может быть, и с конца 50-х. (А до этого у нашей семьи просто не было радио.) И часто (когда уже и у нас было некоторое радио) слушали мы Вас всей семьёй. И никогда это наше увлечение не исчезало и не ослабевало. Ещё бы!

Здоровья Вам — и счастливого Нового года!

Ваша постоянная слушательница Н.Матвеева».

На протяжении четверти века Виктор Витальевич в первом выпуске октября поздравлял Новеллу Николаевну с днём рождения и передавал одну из её песен.

Только трёх своих современниц Виктор Витальевич неизменно поздравлял во «Встрече...» с днём рождения: Новеллу Матвееву, Алису Фрейндлих и Елену Камбурову. Он безмерно уважал их и ценил, пристально следил за творчеством этих великих женщин.

Одинокая гармонь

19 ноября 2016
ВикВит сорвал голос. Врач сказал как можно больше молчать, переутомление связок. На днях я вдруг понял, что в «Одинокой гармони», написанной Исаковским ещё в 1945-м, уже таилась интонация «Встречи с песней» — интонация тихого разговора в сумерках, где-то на ступеньках крыльца. Разговора скорее с самим собой, чем с кем-то.

Первое послевоенное лето. Притихшая, наполовину обезлюдевшая деревня или посёлок. Женщины, которые до утра прислушиваются: не скрипнет ли калитка, не послышатся ли родные шаги. Девушки, не дождавшиеся с фронта женихов. И гармонь - близкая и недосягаемая. Она слышится им, слышится, да не видится. Бродит в потёмках этот родной звук мирной жизни, да жизнь-то без милого не мила...
Вот тут и понимаешь, отчего песня называется «Одинокая гармонь». Не вернулся наш гармонист. И гармонь без него — сирота.

«Подумайте обо мне...»

4 марта 2017
«С 10:30 до 12:00. Татарский». Такие «напоминалки» я держу перед глазами в субботу, когда ВикВит записывает «Встречу...». Вот уже много лет он накануне записи просит: «Подумайте в это время обо мне...»
После записи, вечером, мы, как всегда, созвонились. «Меня накануне колотит безумно так, как будто утром мне идти на первый экзамен в Щепкинское училище. Но колотун происходит только до того момента, как я сажусь у микрофона и включаю лампу...»

Никогда бы не посмел коснуться отношений Виктора Витальевича с Всевышним, если бы не тот удивительный урок, который он невольно мне дал. Это даже больше, чем урок. Виктор Витальевич укрепил меня в вере, он дал мне понимание того, что такое молитва. Доселе молитва казалась мне необходимым послушанием, рутинной обязанностью, но силы её я не понимал, не чувствовал. Я просил и до сих пор прошу помолиться других людей, прежде всего священников, когда в том есть необходимость, но к своей молитве я всегда относился скептически, понимая своё недостоинство, зная свою лень, рассеяние, неспособность к глубокой сосредоточенности - в общем всё то, что называется маловерием.

Тем больше я был обескуражен, когда однажды, лет десять назад, Виктор Витальевич попросил меня помолиться о том, чтобы у него благополучно прошла запись. Тогда он даже не сказал «помолиться», сказал - «вспомните обо мне завтра», но было понятно, что речь идёт о молитве. Он и потом редко говорил высокое слово «молитва», чаще «подумайте обо мне завтра», «прошу вас не забыть обо мне завтра утром», «побудьте мысленно со мной завтра»...

Я писал себе записки на утро, чтобы не забыть. Первое время по своему маловерию я думал о ВикВите параллельно своим делам и заботам, просто старался держать в голове, что он вот сейчас работает и мысленно желал ему, чтобы всё получилось. Трудно было назвать это молитвой.

В тот же вечер мы созванивались, я с некоторым страхом спрашивал: ну как прошла запись?

По рассеянности я иногда вовсе забывал о том, что обещал помолиться в назначенное время (после этого и стал писать себе «напоминалки»). И тогда было очень стыдно. Язык не поворачивался сказать. Набирал телефон Виктора Витальевича, многозначительно вздыхал, извинялся, приводя уважительные доводы: меня отвлекли, было срочное дело и т.п. Но чаще всего я и пролепетать ничего не успевал. ВикВит опережал меня: «Да я всё знаю, можете ничего не объяснять. Печально. Ну что же вы так?.. Сорвали запись. Придётся всё перезаписывать...»

Пойти на детскую хитрость, утаить свою промашку и успокоить: мол, думал, переживал, молился - нет, пойти на это даже ради утешения Виктора Витальевича я не мог. Такое лукавство бы просто не прошло. Он всегда знал, молился я или нет. Говорил, что точно может сказать, когда, в какую минуту я вспомнил о своей обязанности. И всякий раз сверка наших часов показывала абсолютное совпадение. Мне становилось от этого не по себе - будто приоткрывалась какая-то сокровенная завеса. И сразу думалось: как же тонок духовный наш мир, как мы все связаны в нём и как это невыразимо. Ну мы и не говорили об этом много, не пытались богословствовать. Самое главное было для нас прозрачно и очевидно.

Слушатель

7 ноября 2019
Виктору Витальевичу скоро 80. Пишу для газеты к этому дню. Сейчас самое удивительное я вижу не в долговечности передачи, а в том, что происходит в тот день и час, когда передача выходит в эфир: люди, ничего друг о друге не ведающие, собираются вокруг радиоприёмника, и вдруг становятся друг другу родными. Это не обманчивое умиление случайных попутчиков, выпивших за знакомство. Нет, это чувство строгое и ясное - оно обнимает и живущих, и тех, кто ушёл, и тех, кто будет жить после нас.
Из чего оно возникает - из писем ли, которые читает Виктор Татарский, или из забытых песен? Наверное, и из них тоже, но более всего - из нашего одновременного прикосновения к чему-то очень важному, истинному.
Сегодня люди в большинстве своём очень одиноки и «Встречу...» слушают в одиночестве, но, когда мы слушаем, - мы не одиноки. За неполный час, пока длится передача, ты успеешь перебрать в памяти не только всех своих далёких и близких, но вспомнишь вдруг и того, кого почему-то давно не вспоминал.
Иногда, слушая голос Татарского, чуть не вздрагиваешь от странной догадки: кроме тебя и многих-многих рассеянных по планете слушателей, у «Встречи...» есть ещё один Слушатель. И Он слушает вместе с нами.

Во дворике, где четыре скамейки

13 июня 2021
Был у ВикВита. Он похудел, осунулся. Ходит не очень уверенно. И при всём этом работает на 2023 год.
ВикВит сетует на то, что не умеет терпеть боль. На мои слова, что боль терпеть вредно: «Надо же хоть что-то терпеть...»
Сидели на солнышке на Арбате, потом у театра Вахтангова в тени у фонтана, потом во дворе, где четыре скамейки.
«Я буду работать до конца жизни, а там посмотрим... Передача меня переживёт... Там... - там, где большинство, - меня должны встретить хорошо. Потому что многих никто, кроме меня, не поминает...»

И ведь правда: каждая «Встреча...» - это звуковой помянник, мартиролог. О ком-то из поминаемых в передаче композиторов, певцов, поэтов и потомки забыли или не осталось у них потомков. А сколько во «Встрече...» звучало (и будет звучать всегда - до тех пор, пока хранятся записи) имён неизвестных миру прекрасных людей: чьих-то отошедших ко Господу дедушек и бабушек, отцов и матерей, братьев и сестёр, любимых и друзей. Не счесть этих имён! Я сам не раз писал во «Встречу...» о родных и любимых: о дедушке Коле, о бабушке Вере, о моём погибшем друге Диме Королёве...

9 июня 2021
ВикВит: «Мне кажется, я живу в стране захватчиков...»

«Человека можно и не застать...»

6 июля 2021
Неделю не звонил Виктору Витальевичу. «Звоните... а то ведь человека можно и не застать...»

27 февраля 2022
Господи, упокой душу раба Твоего Виктора!..

В тот день почувствовал неладное с самого утра. Звоню ВикВиту и не могу дозвониться. Обзваниваю общих друзей и знакомых. Они тоже не могут дозвониться.

Накануне вечером, часов в девять, мы говорили. ВикВит спрашивал, что бы ещё могло помочь от болей в сердце. Я вслух перебирал все знакомые мне названия сердечных лекарств. ВикВит сказал, что всё это уже испробовано. Я не решился настоять на том, что было бы единственно верным - вызвать скорую. Упоминание о скорой обычно раздражало его. Он всегда учил меня: «Надо справляться самому...»

26 марта 2022
Горе горькое по свету мыкалось и на нас невзначай набрело... Как жить - об этом и поговорить не с кем. Ужасно не хватает ВикВита. Он бы сказал: «Ну, рассказывайте...» Нет, он бы не утешил, но ободрил бы своей твёрдостью, решимостью исполнять предназначенное в любых условиях, работать наперекор внешним обстоятельствам.
...Сегодня ночью мне приснился сон: будто мы с ВикВитом плывём на теплоходе. Корабль большой, народу много, и тут - шторм, корабль загребает воду бортом, но я спокоен, потому что ВикВит рядом - элегантный, выдержанный, строгий.
А вечером сегодня «Встреча...» - один из тех выпусков, которые Виктор Витальевич успел записать и оставить нам. Возможно, там будет разгадка сегодняшних наших ночных встреч.

8 апреля 2022
Вчера было 40 дней со дня ухода ВикВита. С Наташей ездили на Троекуровское. Лютый промозглый ветер воет и сносит, роняет венки, цветы и фотографии. Скорбно до ужаса. Подобрал разбитую рамку с фотографией Бориса Невзорова. А рядом лежат Валентин Гафт, Борис Плотников... Любимые наши актёры. Теперь вот и ВикВит здесь... Нет, не здесь, а там, где никто не помешает смотреть вдаль, трепать щенков и гладить кошек, слушать любимую музыку...

Последний выпуск

10 июня 2023
В эфир вышел последний выпуск «Встречи с песней». Передача пережила своего создателя на 473 дня. Нестерпимо хочется позвонить Виктору Витальевичу. Каждый день смотрю на молчащий городской телефон и жду звонка от него и не понимаю: я-то почему ему не звоню?!
Что с этим делать? Кому повем печаль мою?..

Тоска по Татарскому

1 января 2024
Утром, пока тихо в доме и за окном, работал. Это тоже «школа Татарского»: хоть немного, но непременно работать даже в новогоднее утро. Иначе, он считал, легко сбить дыхание, изменить себе, уступить массовому наваждению.
Новогоднюю ночь он в последние годы встречал по-чеховски — то есть никак не встречал. Этот порядок сам собой образовался после ухода Лидии Борисовны Либединской. Пока она была жива, Виктор Витальевич две ночи в году — новогоднюю и пасхальную — встречал в гостеприимном доме Лидии Борисовны.
...Вдруг вспомнилось: лето, я в гостях у Виктора Витальевича. Как хорошо у него в доме — балкон открыт во двор, занавеска колышется, светотени играют на полу. В комнате лампада горит у иконы...

Икона святых пророков Илии и Иезекииля - большая, храмовая. Давний подарок Виктору Татарскому от Сергея Никоненко.

В 1970 году Никоненко снимался в фильме режиссёра Василия Ордынского «Красная площадь». Сергей Петрович играл роль матроса-анархиста Володи Кольцова, ставшего большевиком. Съёмки проходили в Ярославской области. Там Никоненко подобрал обречённую на гибель икону, привёз в Москву и подарил своему другу детства.

27 февраля 2022 года Виктор Витальевич Татарский скончался под этой иконой********.

---

Из последних заявок Виктора Татарского в службу обеспечения Государственного телерадиофонда. «Прошу выдать для передачи “Встреча с песней” для использования в 2023 году следующие фондовые материалы...»
«Сулико» в исп. Т.Махарадзе;
«Памяти Карузо» в исп. Паваротти;
«Ласточка», армянская песня в исп. П.Лисициана;
«Соловей» в исп. А.Соленковой;
«Повiй вiтре на Вкраiну» в исп. И.Козловского;
«Рондо» Бетховена в исп. С.Рихтера;
«Норвежский танец» Грига;
«Над Канадой небо синее...» А.Городницкого;
ария из оперы «Самсон и Далила» в исп. Н.Обуховой;
«Жертва вечерняя» П.Чеснокова в исп. хора;
«Катюша» в исп. В.Батищевой;
«Палуба» в исп. Т. и С. Никитиных;
«Не для меня придёт весна...» в исп. А.Карамзина.

Дмитрий Шеваров

---

Дмитрий Геннадьевич Шеваров - журналист, писатель. Родился в 1962 году в Барнауле. Закончил факультет журналистики Уральского государственного университета им. А.М. Горького. Печатался в журналах «Новый мир», «Урал». Автор книг прозы «Жители травы», «Добрые лица», «Вологодская тетрадь», «Воздушная тревога» и др. Автор и составитель изданий о русской поэзии «Тихая пристань», «Двенадцать поэтов 1812 года», «Три счастливых детства», «Ушли на рассвете», «До свидания, мальчики», «Нечаянный Пушкин». Лауреат премий «Ясная Поляна», «Anthologia», Горьковской литературной премии, премии «Александр Невский», имени П. Бажова и др. Постоянный автор журнала «Дружба народов». Живёт в Подмосковье.

---

Очерк «Тоска по Татарскому» опубликован в веб-архиве «Встречи с песней» с разрешения автора, Дмитрия Шеварова. Оригинал публикации читайте в независимом литературно-художественном и общественно-политическом журнале «Дружба народов», №5, 2025 год, стр. 211-231.

Примечание: * согласно архивным документам, ленинградка, учёный-кристаллограф Нина Юрьевна Икорникова с 1932 по 1937 годы обучалась в Ленинградском горном институте. С 1935 по 1938 годы работала научным сотрудником кафедры кристаллографии Ленинградского государственного института (ЛГИ), а с 1938 по 1940 годы – старшим лаборантом кафедры. С 1939 по 1943 годы – аспирантка, а затем химик в ВНИИ Галургии. С 1943 по 1946 годы – аспирантка, позже научный сотрудник Института кристаллографии АН СССР. В 1970 году стала доктором геолого-минералогических наук.

Примечание: ** в 2017 году в интервью студентам факультета журналистики МГУ Дмитрию Гордееву и Анастасии Солуяновой Виктор Татарский так рассказывал об этом периоде своей жизни: «В Ленинграде я пошёл в школу, два класса я там проучился, а затем мои соседи, которые... квартира-то коммунальная, конечно, была на Васильевском, которые видели, что ребёнок как-то странно существует — никого, но отец иногда приходил, очень редко, но приходил, матери вообще нет. Она жила в Москве уже, работала в институте. И соседи разыскали мать...»

Примечание: *** РГАЛИ - Российский государственный архив литературы и искусства.

Примечание: **** Виктор Астафьев. Нет мне ответа... Эпистолярный дневник 1952-2001. — Иркутск: Издатель Сапронов, 2009. Стр. 280-281.

Примечание: ***** сетевое (проводное) однопрограммное радиовещание имело наиболее широкую слушательскую аудиторию, так как радиофицированы были не только все городские квартиры, но и домовладения в сельской местности, а также все госучреждения СССР. Охват аудитории трёхпрограммным проводным вещанием был несоизмеримо меньшим, ведь трёхпрограммная радиосеть имелась только в крупных городах, а специальные приёмники были далеко не у всех слушателей.

Примечание: ****** ВикВит — здесь и далее: Виктор Витальевич Татарский.

Примечание: ******* Екатерина Павловна Тарханова — журналист, режиссёр радио. Работала в редакции музыкального вещания Всесоюзного радио. В 1967 году создала передачу «Музыкальный глобус» и в течение двух десятилетий была её автором и режиссёром (бессменные ведущие цикла — Мария Ключникова и Виктор Татарский).

Примечание: ******** сейчас принадлежавшая Виктору Татарскому икона святых пророков Илии и Иезекииля отреставрирована и находится в храме Спаса Нерукотворного Образа. Этот древний храм стоит вблизи станции Водники Савёловского направления железной дороги, в черте города Долгопрудного.