Раиса Ивановна Яснецкая
(город Тарту, Эстония)

Раиса Ивановна Яснецкая (в девичестве Краева) родилась в 1937 году в посёлке (деревне) Лавры Печорского района Псковской области в латышско-русской семье учителя немецкого языка. Раиса Ивановна окончила Псковский педагогический институт, была женой известного художника и реставратора Николая Васильевича Яснецкого (1909-1987), многие годы работала в Историческом архиве Эстонии города Тарту, публиковала краеведческие статьи в газете «Печорская правда» и в сборниках печорских краеведов, увлекалась рисованием, писала стихи...

Письмо Раисы Ивановны Яснецкой - давней и преданной слушательницы «Встречи с песней» прозвучало 12 декабря 1998 года в 777 выпуске передачи:

«...бесценная “Встреча с песней”! За 32 года я пропустила по уважительным причинам лишь 7 “Встреч...” Меня спрашивают: что хорошего в этой передаче, за что её так любят? Трудно коротко ответить. Это сложное переплетение людских судеб, доверенных передаче, дорогих людям мелодий и души ведущего, который всё как бы пропускает сквозь себя. О высокой культуре речи, что стало редкостью и на радио, надо говорить стихами. Вот люди и тянутся к тому, чего не хватает в жизни. Представляете, когда начала слушать вас, мне было 29 лет, а теперь уже 61... полжизни с вами... Мне было около 5 лет, когда увидела, услышала и навек полюбила шарманку. Какой-то странствующий старый артист забрёл в наш посёлок и попалась я на его пути. Послушала и пошла за ним, подпевая шарманке. Не помню, сколько мы ходили, скорее всего и шарманщик был в беде от такого “подарка”, как я. Потом рассказывали, как знакомые, разобравшись в чём дело, силой притащили меня домой, где я получила “хорошую порцию”. И это им удалось только после того, как пообещали мне такой сказочный ящик... Больше не приходилось петь под шарманку. Ходила 8 раз на фильм “Сёстры” только потому, что там звучит шарманка, тоже с фильмом “Идиот” было. По радио раза два в каких-то постановках слышала...»

Раиса Краева и Николай Яснецкий поженились в 1964 году. Супруги часто вместе проводили лето в доме родителей Раисы Ивановны в Лаврах. Здесь они мечтали открыть деревенскую художественную галерею, здесь же до лета 2022 года находилась основная часть художественного наследия Николая Яснецкого.

Раиса Ивановна была второй женой художника. У супругов родились две дочери, но старшая - Ольга, в 1976 году, в 10-летнем возрасте погибла, неосторожно переходя улицу, попала под машину. Семья тяжело пережила утрату. Любовь к погибшей дочери затмила и вытеснила в сознании Раисы Яснецкой всё, что было связано с младшим ребёнком - Дайной, родившейся в 1975 году...

По воспоминаниям тех, кто близко знал семью Яснецких, после смерти Николая Васильевича, Дайне жилось сложно: отношения с матерью были непростыми... Но несмотря на это, долгие годы Дайна Яснецкая регулярно раз в неделю в определённое время звонила матери из Воронежа, где она живёт, а после кончины Раисы Ивановны (Раиса Яснецкая умерла 3 марта 2022 года в клинике Тартуского университета после продолжительной болезни), приехала в Тарту, исполнила последнюю волю матери - похоронила её в Лаврах рядом с Николаем Яснецким и старшей сестрой. Картины отца из дома в Лаврах Дайна перевезла в Воронеж.

Из воспоминаний о Раисе Ивановне Яснецкой уроженки Печёрского края, книгоиздателя и организатора художественных выставок Надежды Алексеевны Валк (Катаевой): «Когда мы познакомились, она была глубоко разочарованным в жизни человеком, неохотно шла на контакт с окружающими, никому кроме живущей в Воронеже дочери Дайны не давала свой номер телефона, вела замкнутый образ жизни. Лето она проводила на родине в Лаврах, всем сердцем любила это место, где на лютеранском кладбище похоронены её родители, муж и их первая дочь Оля. После трагической смерти дочери и затем мужа, ей пришлось ещё пережить выселение из квартиры, поскольку нашёлся прежний хозяин на этот дом. Город выделил ей в аренду социальную квартиру, но договор заключался на год и в конце года она постоянно получала письмо, где указывался срок выселения из квартиры, если по каким-то причинам будет невозможно договор продлить. Договор, слава богу, продлевали, но представляю, сколько энергии и страха уходило у неё на то, чтобы, не дай бог, не просрочить ни на день какой-то из коммунальных и арендных платежей! Непросто сложились отношения со второй дочерью, после смерти первой дочери вся любовь ушла на скорбь.

Был человек, кто помогал Раисе Ивановне сколько мог - ученик её мужа, художник Эдгар Ребане, он сопровождал её в поездках на родину, помогал ухаживать за кладбищем, снабжал её продуктами и лекарствами, но он тоже умер... Единственный человек, кто мог иногда заходить к Раисе Ивановне была её коллега по архиву Светлана, она и вызвала скорую помощь, и сообщила потом дочери о смерти. Дайна, преодолев массу препятствий, смогла получить визу, приехала, чтобы исполнить последнюю волю матери - она увезла урну с прахом в Россию, чтобы похоронить в Лаврах».

«Лавры горели дважды»

Лавры во время войны горели дважды. Летом 1944 года. Хотя мы находились в четырёх километрах, в Личникове, видели это. Первый раз над Лаврами стоял густой чёрный дым целый день. Люди томились в неведении: что горит? Я знала, что если вечером в строго определённое время пойти на горку, где у гумна росли старые развесистые берёзы с аистиным гнездом, то видно, как в лучах заходящего солнца сверкал шпиль лютеранской кирхи. Пошла вечером на горку, дождалась момента - шпиль светился, искрился звёздочкой. Ну, думаю, наверное, и наш дом цел.

А после второго пожара, после ещё более тяжёлых зловещих туч над Лаврами, уж ничего не светилось на закате. Грустно стало... И хоть до дома рукой подать - пройти лес и увидишь, а нельзя было идти, нельзя было уходить далеко от убежища. Не скоро ещё от солдат узнали,что кое-какие дома в Лаврах уцелели и, по приметам, наш дом в том числе.

Тёплым, тихим августовским вечером мы с бабушкой и соседкой возвращались в освобождённые Лавры. На Никольщинской горке постояли, полюбовались панорамой (в любое время года очень красивой) и не узнали Лавров. Зелени почти никакой, только трубы, трубы везде торчали, и лёгкое пепельное марево висело над посёлком. Эта зловещая картина никак не гармонировала с ласковым теплом и покоем вечера.

Свой дом мы увидели целым, спустились с горки, прошли вдоль леса, ещё горочку миновали и стало ясно, что дом обитаем. Из трубы лениво струился дымок, был слышен говор. Мы уселись на балконе, как быть? Соседка пошла к себе, придётся и нам, видно, к ней. Но скоро нас в доме заметили и вышли к нам двое немолодых военных. Один худощавый, другой полный. «Хозяева?», - спрашивают. «Да», - отвечаем. «Ну, сейчас освободим комнату». не прошло и получаса, как маленькая комната, наша столовая, была вычищена и вымыта. Оставили нам два старых пружинных матраса (не наших). Ни стола, ни табуретки не было. И всё же мы почувствовали себя дома, особенно после того, как пришёл к нам пожилой, невысокий, толстый, смешной и смешливый солдат, объявил, что в доме, кроме нескольких бойцов, подселённых на пару дней, проживает он, повар, с капитаном и политруком, что он поддерживает огонь в «очаге нашего дома», что не хотелось бы ему уходить отсюда - красивое место, но война ещё не кончилась и т.д.

Рассмешив нас и сообщив все «местные новости», он объявил, что скоро принесёт нам ужин, своё, как он выразился, фирменное блюдо - жареную картошку и чай. Мы благодарили. У нас были какие-то бутерброды, но не было посудины, в чём бы можно было вскипятить воду. А тут - чай, настоящий да и подслащенный! Чая мы не пили уже несколько месяцев. Только уселись на матрасы и стали ужинать, как явилась соседка. В её доме никто не жил, и он был весь разгромлен, обезображен, даже войти страшно. Она к нам пришла ночевать. Повар и ей принёс чаю и картошки, пояснив: «Ничего! Томы начальнику, что потолще, положу картошки сегодня поменьше и всех дел. На кухне я начальник». Так за шутками настал поздний вечер. Это был первый вечер в родном доме после долгого отсутствия.

Где-то недалеко ещё продолжалась война, рвались снаряды, полыхали пожары, гибли люди, но у нас уже началась мирная жизнь. На другой день вернулись домой некоторые вещи, в их числе большая финиковая пальма. Когда покидали дом, в нашем распоряжении была одна подвода, и бабушка не пожелала расстаться с выращенной ею красавицей. Ценные вещи, одежда, посуда были оставлены в незапертом доме, а пальма поехала с нами, уцелела в пострадавшем от снаряда помещении, и уж не столь пышная, но вернулась домой на своё прежнее место у южного окна, где стоит и по сей день.

Началась мирная жизнь, можно было спать в кровати, сидеть на стуле, есть из посуды, а то ведь сколько прожили в сенном сарае без двери, отвыкли от нормальной жизни. Рядом с сараем, где мы провели самые страшные и трудные недели войны, когда лишь изредка выпадали часы тишины, протекал быстрый шумливый ручеёк, служивший нам и для питья, и для стирки, а мне и для игры. Но после боёв, когда в минуты затишья я вылезала к воде, она была красная от крови. Журчал ручеёк, перекатывался по камешкам сделанного мною порога, а вода была всё красная и красная... В свои шесть лет я ещё не могла понять весь ужас такого зрелища, но что-то удерживало меня от игры. Я садилась под низко нависающие над ручьём кусты и считала, что не надо сейчас ни говорить, ни шуметь, ни двигаться. И только когда вода опять становилась чистой, прозрачной, я решалась «погладить» её тихо, осторожно.

Лёжа в сарае во время боёв, смотрела вверх (потолка не было), а пули с визгом летали туда-сюда, пробивая крышу... Однажды ночью несколько разрывных пуль угодили в угол сарая. Был убит щенок, старушке-соседке оторвало руку выше локтя (в полевом госпитале сразу её ампутировали), а я лежала рядом с ними, но осталась невредимой...

Лавры горели дважды и, как говорили тогда, их поджигал какой-то человек, который был пойман и повешен в центре посёлка. Я не ходила смотреть, но так было. От посёлка мало что осталось. До войны в Лаврах было более двадцати торговых точек, два парка, «зелёная площадь» для танцев, театральных постановок и всяких массовых мероприятий, сильный и слаженный духовой оркестр, лавровские ярмарки славились за сотни километров... У посёлка было своё «лицо»... И у меня было заветное место, куда я убегала при первой возможности, когда ослабевал домашний надзор. Это мост, а над ним зелёная арка - сросшиеся ветви ив, посаженных по углам моста в конце прошлого века. Своеобразные ворота. Первые два стихотворения я сочинила, когда ещё не умела писать, - в 4 - 5 лет. Одно было посвящено ветряной мельнице Замура в Личникове, позднее, в войну, разрушенной почти на моих глазах, а второе - мосту и зелёным воротам.

Мост был взорван, после войны на «живую нитку» восстановлен. От ворот осталось лишь одно дерево. Оно возмужало, разрослось и украшало мост и посёлок. Что пощадила война, того не пощадили люди. Историческое дерево срубили при строительстве нового моста в 1973 году.

Когда я слышу где-либо песню на слова Жарова «Грустные ивы», то сразу вспоминаю ручей, низко склонённые над ним кусты, платиновую звёздочку в лучах заката, суровую каменную мельницу с окнами-глазами, мост с зелёной аркой и все горести войны...

Раиса Яснецкая, 1984 год

Биографическая страница Раисы Ивановны Яснецкой подготовлена по материалам открытых источников Интернета.