32 года в радиоэфире программа Виктора Татарского «Встреча с песней». Второго авторского проекта, который выходил бы столько лет без единого перерыва, у нас нет. Сейчас программа звучит на «Радио России», хотя сберечь её автору становится всё сложнее...
-Какую роль в программе «Встреча с песней» играет песня?
- Она всегда была только поводом для рассказа о судьбах. Это передача прежде всего общественная, зеркальное отражение эпохи, настроений людей. И поэтому её основой всегда были письма. Если уже 32 года их поток не прерывается, значит, передача кому-то нужна.
- Письма настоящие или, как бывает, их придумывают?
- Для этого мне нужно быть Достоевским, Чеховым и Лесковым в одном лице! Посмотрите мой архив, где я храню все письма ко всем вышедшим программам, – такое сочинить невозможно. Всё это подлинники, я даже к микрофону беру только оригиналы, хотя в основном пишут от руки и зачастую не очень разборчиво.
- Бытует мнение, что в средства массовой информации пишут только больные люди...
- Неправда. За эти годы я сам стал неплохим графологом и могу отличить по почерку, когда действительно пишет психически нездоровый человек. Примерно раз в год мне приходит письмо с трехэтажными ругательствами, проклятиями в адрес всего окружающего мира. Вот это пишут сумасшедшие. Но ведь я получаю сотни писем в месяц, а в былые годы получал по три тысячи – и все от вполне разумных людей.
- И кто же они?
- От рабочих до академиков. От детей до стариков. Но в основном пишут пожилые, те, кто одинок, кто имеет хорошую память, интересуется своими корнями. Однако в последнее время более половины писем – от людей до 40 лет. Среди них много тех, кому передача «перешла по наследству». Есть семьи, где передачу слушают уже по 30 лет. Знаю одну такую семью, причём её главе, журналисту Дмитрию Шеварову, всего тридцать шесть.
Я храню письма от Ильи Эренбурга, Ивана Козловского, Леонида Утёсова. Когда-то давным-давно мне писал Александр Сокуров, в то время ассистент режиссёра на Горьковской телестудии. Помню, Михаил Александрович Ульянов как-то мне сказал: «А вот вы в такой-то программе не ту песню передали, что заказывал фронтовик». Вячеслав Невинный тоже говорил, что слушает передачу и даже просил передать «Фронтовую Катюшу» – была такая песня в годы войны на мотив всем известной «Катюши», только слова были другие: «Разлетались головы и туши...».
- Из каких регионов страны чаще пишут?
- Сейчас больше всего из Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Раньше лидировал Краснодарский край. Пишут из сёл и городов России, Украины, Белоруссии. Пишут оказавшиеся в культурной изоляции русские из Эстонии, Латвии, Литвы. И не только русские – получаю письма из Польши, Чехии, скандинавских стран. Я слышал, что мою передачу ретранслируют даже в США. Разумеется, «пиратским» методом: кто-то в Европе записывает и пересылает туда.
- Я знаю, что на одном из «голосов» в ходу некий собирательный образ российского слушателя – Петрович. Например, аргумент для замены одного слова на другое может быть таким: «Петровичи не поймут». Делаете ли вы подобные обобщения?
- Я такого категорически не приемлю. Вот это и есть хамское отношение к человеку. Есть конкретные люди, имеющие имя, отчество и фамилию, к которым я отношусь с интересом и уважением. И к авторам писем я всегда обращаюсь по имени-отчеству. Но то, о чём вы говорите, очень характерно. Например, наши политики тоже не видят людей, не хотят их видеть, словно из иллюминатора самолёта смотрят вниз на страну... Для многих из них мы все Петровичи – безликое нечто, «электорат».
- Что сегодня волнует ваших слушателей, чем они делятся с вами?
- Дети пишут о непонимании со стороны взрослых. Женщины – о неудавшейся личной жизни. Мужчины об этом тоже пишут, но они тут гораздо более самокритичны. К сожалению, практически нет писем, авторы которых принимали бы существующую действительность. Все меньше и меньше становится ровных, спокойных почерков, все больше в письмах чувствуется тревожность, накал страстей. Хотя надо делать поправку на то, что обычно письма пишут в состоянии аффекта – сразу после прослушивания передачи, когда что-то задело за живое, что-то вспомнилось. Это видно по почтовым штемпелям.
- Писали ли вам во времена цензуры такое, что невозможно было дать в эфир?
- Чаще всего перо цензора – а на выпуске моей передачи ставили подписи семь человек – впивалось именно в письма. Ветераны очень часто присылали мне истории, которые противоречили официальным данным. О событиях в Афганистане сразу стали писать, что не стоило бы вести эту войну. До шестисотого выпуска цензура вмешивалась в каждую программу. Хотя иногда народ безмолвствовал. Взять «пражскую весну» 1968 года – никто об этом не писал.
- Вы хотя бы иногда отвечаете на письма?
- Бывает. Самое страшное – когда человек пишет о желании покончить с собой, тут нужно ответить немедленно. В былые времена я даже обращался к председателям горсоветов, райсоветов, поселковых исполкомов с просьбой помочь моим слушателям, написавшим о своей беде. Писал я им от руки, хотя и на бланке Гостелерадио СССР – и помогали. Сейчас обращаться куда бы то ни было бесполезно.
- Часто ли случается, что вы не можете найти запись песни, о которой вас просят?
- Каждый день я убеждаюсь в том, что найдены далеко не все записи. Вообще одна из задач передачи – поиск забытых песен, редких записей, голосов ушедших певцов. Например, сейчас я ищу запись песни «Долог путь до Типперери» – это песня английских солдат, которую в короткий период тёплых отношений с союзниками исполнял и Ансамбль имени Александрова. Недавно мне написали о певце Владимире Сливинском, я о нём даже не знал, а оказалось, был такой певец, солист Мариинки и Большого. Слава Богу, у передачи есть не только постоянные слушатели, но и круг добровольных помощников – коллекционеров записей.
- У вас в программе звучат в основном классика, народные песни, романсы, песни советского периода. А может прозвучать что-нибудь типа «Ксюша, юбочка из плюша»?
- Я сознательно отказываюсь от песен с откровенно примитивными текстами, равно как и от уголовно-кабацкого фольклора. Впрочем, исключения всегда бывают. В последней программе я передал песню «Марфуша». Откровенная пошлятина, но, во-первых, в исполнении Петра Лещенко, а во-вторых, очень уж трогательным было письмо фронтовика. Что же касается «попсы», то я понимаю, что не стоит при её звуках сразу надевать белые перчатки и слушать Четвёртый кончерто-гроссо Баха. Это всё же явление массовой культуры. В конце концов, бетховенское «К Элизе» – тоже масс-культ. Многие мои слушатели старшего поколения отвергают современную эстраду напрочь, она их раздражает. Но я не могу идти вперёд, всё время смотря назад. Да и среди романсов было много белиберды. И среди песен советского периода наряду с такими, как песня «Эх, дороги», которой можно памятник ставить, было много скверных и фальшивых.
- Меняется ли форма передачи?
- Нет. Она проверена десятилетиями. Два-три раза в месяц 50 минут спокойного, уважительного разговора. Не надо суетиться в передаче, которой 32 года. Ей некуда спешить. Сейчас я работаю над выпусками, которые выйдут только в феврале.
- И ничто не помешает им выйти в эфир?
- Как знать... Раньше я боролся за то, чтобы уберечь программу от власти цензуры, а теперь – от власти денег. Вообще меня удивляет государство, которое бросает своё национальное радио на волю волн. Это при том, что многие люди давно слушают только радио, потому что телевизор сломался и не то что на покупку нового – на ремонт старого денег нет. Парадокс, но если так будет продолжаться и впредь, то у радио в нашей стране большое будущее.
Андрей Буховцев, «Литературная газета», № 047, 25 ноября 1998 года.
